Свою первую жертву, тексарского пограничника, Чиир Хонган убил в двенадцать лет. Омброз дал мальчишке отпущение грехов, как отпускал их всем солдатам на войне. Тем более что пограничник в военной форме был застигнут на той стороне реки, где не имел права находиться, и при нем не было флага путешественника, как требовал договор Священной Кобылы. Поскольку тут были замешаны Дикие Собаки – а священник гордился приобщенностью к ним, – после Священной Кобылы ни одна светская власть, включая Тексарк, не подписывала больше никаких договоров, и война с Тексарком никогда не переходила к миру, а всего лишь стихала, пока практически не прекратилась в силу того, что единственная граница, вдоль которой Дикие Собаки стояли лицом к лицу с империей, тянулась по реке Нэди‑Энн, за которой к югу лежали оккупированные земли страны Зайцев. Может, и наступит время, когда тут снова разразятся бои, но не раньше, чем в войну вступят и Зайцы. К востоку, в стране высоких трав, Кузнечики, когда им это удавалось, расправлялись с врагами, но помощи у Диких Собак не просили, поскольку владыки трех орд не существовало.

Омброз легко отпустил ему грех столь раннего убийства, но посулил Хонгану адские муки, если он и дальше будет придерживаться древнего обычая. Мальчишка отрезал мочку уха убитого кавалериста и съел ее, дабы почтить убитого врага, чего, как объяснил ему дядя, требует дух Медведя. Священник называл это как‑то по‑другому. Он заставил мальчишку не менее часа в день размышлять над своими прегрешениями, лишь после чего он получит право на причастие, и снова прочитал ему часть катехизиса, дабы принять у него покаяние. Все это Хонган вспоминал с улыбкой. Он никогда не рассказывал священнику, что, поедая мочку, плакал от жалости к своей жертве. Что же до тех, кого он убил сегодня, то он сомневался, чтобы Вушин мог что‑то внушить ему. Разве что‑то о пустоте. Топор потерпел поражение, пытаясь как‑то соотнести его с Пустым Небом Кочевников. Он говорил что‑то о пустоте, из которой возник человек. Или христианство что‑то тут путает? Ведь есть столько точек зрения на любую вещь. Столетие назад, во времена его прапрадедов, была только одна. Хонган подумал, что она немного смахивала на точку зрения Вушина, но в ней было больше чувств и образности. Правильный путь, его собственный путь, для Хонгана пока еще не был ясен.

Перед рассветом он стряхнул иней с одеял и при слабом свете стареющего месяца двинулся верхами на восток. Зная путь, который избрал священник, он не видел необходимости сверяться со следами и через два часа нашел их. Омброз раздувал тлеющий костерок из кизяка, у которого они на восходе солнца пили горячий чай, накоротке перекусывая. Капеллан поприветствовал его, а перебежчик, с которым он еще не был знаком, выжидающе поднялся, но Кочевник направился прямиком к их прихрамывающим лошадям. Погладив одну из них, он несколькими словами успокоил ее, после чего, придерживая животное за уздечку, поднял переднее копыто и осмотрел его. Затем повернулся лицом к ним.

– Отче, вы привели к нам шпиона.

– О чем ты говоришь, сын мой? Это капитан Эссит Лойте, о котором говорил кардинал Коричневый Пони. Он женат на внучке Ветока Энара из твоего же рода.

– Пусть он женат на внучке хоть самого дьявола. Меня это не волнует. Он специально ехал на подкованной лошади, чтобы навести их на наш след.

Священник бросил взгляд на офицера и нахмурился, а затем, поднявшись, посмотрел на запад.

– Не волнуйтесь, отче. Двух из них я убил, а третий сбежал. Вот их документы, – повернувшись лицом к Лойте, он вынул пистолет.

Тот сплюнул в огонь и сказал:

– Ты мог бы осмотреть лошадь со всех сторон. Но спасибо, что ты прикончил моих убийц.

Хонган прицелился ему в живот.

– Твой убийца здесь.

– Стой, медвежий детеныш! – гаркнул священник. – Делай, как он сказал.