Фасад дома заслоняли временные леса. До высоты третьего этажа возносилась примитивная конструкция из досок и проводов, настолько неустойчивая, что от одного взгляда на нее голова начинала кружиться. С крыши свисали связанные веревки, между балконами протянулись временные мостики. Фиргала видел снующие вокруг здания тени. К ногам падал всяческий мусор.

Глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Из глубины тянуло теплым воздухом. Фиргала боялся отпустить поручень. Он не знал — мне тоже это неизвестно — зачем он вытянул руку, пытаясь коснуться противоположной стены. Здесь лестничные клетки были узкими, тем не менее, растопыренные пальцы встречали лишь пустоту. Он пошел наверх и мог бы даже поклясться, что лестница тянется слишком долго, вновь промежуточная площадка исчезла, прикрытая лесами.

Усталость постепенно покидала его, он стоял, потому что желал впитывать теплоту черных стен. Тут он понял, что вокруг вовсе не так уж и тихо, как казалось ранее. Где-то под ним раздавались шаги и стук. Тут Фиргала вспомнил о зажигалке. Поначалу он испугался, что та осталась в плаще. Но нет. Из промокших штанов он вытащил золотую «зиппо» с выгравированным собственным именем. Крутанул колесико.

Его окружали стены настолько черные, что, казалось, даже свет бежал от них. Фиргала никогда не видел чего-то столь красивого — колдовской, глубокой черноты, словно бездонное озеро, на дне которого покоится истина. По ней ходили мелкие волны. Мужчина поднес руку. Соленый пот заливал ему глаза. Да, да, вот я и пришел.

Кто-то заступил ему дорогу. Фиргала отступил, горячечно размышляя над тем, как объяснить, что сюда он прибыл как приятель, что сюда его прислали.

А за ним, как он с испугом понял, собралась целая толпа. В большинстве своем, все они — как и адвокат — были полуголыми. Он не знал, почему их стеклянистые глаза пробуждают такой ужас. Он нервно покопался в кармане, как будто бы визитная карточка могла что-либо пояснить. До последнего мгновения — пока острый кончик палки не пробил кожи и не съехал по ребрам — Фиргала верил, что все поймут ошибку и примут его к себе. Он взвизгнул, больше от изумления, чем от боли, краем глаза заметил спадающий нож, заслонился, так что лезвие, вместо того, чтобы попасть в грудную клетку, распахало предплечье от локтя по самые пальцы. Кровь хлынула на стены Святого Вроцлава, а Фиргала почувствовал что-то вроде веревки, легонько бьющей сади, под коленями. Это нож для обоев перерезал ему сухожилия, нож в руке пана Мариана.

Туша Фиргалы грохнула в стену и скатилась по ступеням, собравшиеся давали ей место. Адвокат еще жил, когда над ним склонялись, он еще думал, почему это у каждого здесь такое одинаковое лицо, почему Адам обманул его, почему это с ним делают то, что делают. А потом уже он видел одни лезвия, режущие его руки и лицо на неравные ремни. Два грязных больших пальца вонзились в глазницы Фиргалы, и этот особенный звук — похожий на чмокание — был последним, что Фиргала услышал.

Глава четвертая

Чудо преображения

Птица больна. Я не могу ни писать, ни размышлять.

Здесь невозможно заснуть, я ложусь с закрытыми глазами, ну прямо как мумия. И тогда она ко мне пришла. Поначалу мне казалось, что это пыль спадает мне на лицо, но нет. Это птица дотащилась, волоча за собой мертвое крыло, в чем-то похожее на подгнивший окорок. Перья выпали, мясо сделалось темно-коричневым, прорезанным жилками, набухшим.

* * *

Птица ужасно страдает. Я пытаюсь облегчить его существование, но мне не удается. Когда льет дождь, я ловлю капли в ладони, а птица глотает с трудом, слегка клюет, словно пытаясь съесть мою кожу.