То же непрочное превосходство человека, та же непрекращающаяся настороженность и повиновение с ворчанием и рыком зверей и та же уверенность укротителя, что звери только ждут, ждут, ждут удобного момента для нападения. Эти люди-звери изучали его, копались, в его душе, молча искали слабости в поведении, постоянно готовые наброситься. Вся ситуация действовала Роджеру на нервы. Конечно, раньше или позже, наверняка они попытаются освободиться. Но как?
Такая неопределенность может длиться часами. Действие и противодействие, угроза и ответная опасность, рычание и кнут, молчание и настороженность в глазах. Как долго?
Вдруг толстяк разразился целым потоком слов на родном языке.
– Прекратить! – рявкнул Конвей, нервы которого были на пределе. – Если хочешь что-то сказать, говори по-английски. Еще раз – и получишь по уху вот этим пистолетом.
Но толстяк нарочито вызывающе опять заговорил на своем языке.
Роджер спрыгнул со стола, словно с раскаленной плиты. Он замахнулся на толстяка, а тот нагло уставился на него.
И тут это случилось.
План был великолепно прост.
На мгновение Роджер забыл, что только у Мариуса связаны руки. Ноги гиганта оставались свободными. Наклонившись к толстяку, Роджер легко поймался на приманку. Остальные поняли план действий. Спина Роджера оказалась вполоборота к Мариусу. Конвей услышал движение позади себя, но даже не успел обернуться. Ноги гиганта врезались ему в спину с такой страшной силой, что сломали бы позвоночник, если бы удар пришелся по нему. Но удар пришелся в бок, место тоже весьма уязвимое, и Роджер со стоном рухнул на пол.
Толстяк и длинный набросились на него, выбили из рук пистолет, сильно ударили в челюсть. Ничего не видя от боли, Конвей не мог ни вскрикнуть – к горлу подкатила тошнота, ни вдохнуть воздуха.
– Скорее развяжи меня, идиот! – прошипел Мариус.
Толстяк кинулся исполнять приказание, попутно бормоча бесконечные извинения.
Мариус резко оборвал его:
– Поговорим о твоем наказании позже, Отто. Возможно, вы несколько искупили свое слабоумие. А теперь свяжи его этой веревкой.
Роджер лежал не шевелясь. Непонятно почему, он был в сознании, но не мог пошевелить пальцем, ничего не видел. Только почувствовал, как связали руки. В разбитой голове гудело, и каждый удар пульса отдавался страшной болью; все тело его было сплошная боль с центром в точке, куда пришелся удар, а от этой точки к каждой мышце тянулись железные щупальца; разум его как бы висел высоко и в стороне над грохочущей чернотой. Он слышал и запоминал каждое сказанное слово.
– Поищи еще веревку, Германн! – приказал Мариус.
Длинный вышел и вернулся. Ноги Роджера тоже связали.
Потом Мариус подошел к телефону.
– Междугородная?.. Бурее... – Немного подождав, тихо чертыхнулся. – Нарушена связь? Скажите, когда будет восстановлена? Это вопрос жизни и смерти... Завтра?.. Боже правый! А телеграмму сегодня доставят в Бурее?
Новая пауза.
– Да. Я хочу знать, будет ли сегодня доставлена телеграмма в Бурее... Бурее, Суффолк... Думаете, нет?.. Уверены в этом?.. Спасибо. Нет, не стану посылать.
Он повесил трубку, тут же снял снова и, на этот раз по номеру «Вестминстер», 99-99, принялся быстро отдавать распоряжения, смысл которых Роджер не понял. Похоже, это были подробные инструкции, потому что времени они заняли немало.
Но наконец Мариус с облегчением дал отбой, повернулся и пнул презрительно Роджера.
– Ты останешься здесь, свинья, как залог того, что твои друзья будут вести себя хорошо. – Потом он обратился к длинному на языке, показавшемся Роджеру сплошной тарабарщиной: – Германн, ты остаешься стеречь его. Я дам тебе пистолет. Погоди, какой тут номер телефона. |