– Прочь от окон! – Норман выкрикнул это предупреждение задыхающимся, дрожащим голосом, пошатнулся и рухнул на одно колено.

Саймон бросился вперед, подхватил Нормана Кента под руки и оттащил в укрытие. В это время вторая пуля впилась в оконную раму в нескольких дюймах от их голов.

– Они здесь!

Гардинг бесшабашно стоял на открытом месте, не обращая внимания на остальных. Святой крикнул, чтобы все нашли укрытие, но Гардинг на это не отреагировал. Пришлось Роджеру Конвею вытащить его из опасной зоны чуть ли не за шиворот.

Резким толчком Саймон сдвинул тахту, стоявшую у стены, и перекрыл ею три четверти оконного проема. Потом улегся за ней с пистолетами в руках, глядя в сторону дороги. Он увидел, как что-то шевельнулось за живой изгородью, и дважды выстрелил наугад, но не понял, попал ли.

На губах Святого опять играла «благостная» улыбка, и в глазах горел прежний «священный» огонь. Гардингу все это совершенно не нравилось. Если снаружи был Тил, незачем вступать с ним в схватку. Но снаружи определенно был не Тил. Ни старший инспектор Тил, ни кто-либо из его людей не стали бы без предварительных переговоров палить из пистолетов с глушителями. Только один человек мог вести себя подобным образом. С этим человеком Святой просто мечтал схватиться. Он не мог всем сердцем отдаться схватке с такими людьми, как Гардинг и Тил, людьми, которых при иных обстоятельствах предпочел бы иметь своими друзьями. Но Мариус – это совершенно иное дело. Борьба с Мариусом выходила за пределы формальных требований закона. Она была роковой и очень личной, как пощечина и брошенная на пол перчатка...

Святой выждал немного и снова выстрелил. На этот раз разнесся крик, и пуля просвистела над ухом, а другая впилась в обивку тахты в дюйме от головы. Улыбка Святого стала прямо-таки блаженной.

– Совсем как на войне, – счастливым голосом констатировал он.

– Это и есть война! – выпалил Гардинг в ответ. – Вы что, не понимаете?

Роджер Конвей стоял на коленях рядом с Норманом и разрезал брючину, по которой расползалось темное пятно.

– Что вы хотите этим сказать?

Гардинг отступил назад:

– Вы не понимаете? А казалось, что знаете так много... Впрочем, этого вы знать не могли. Новость появится только в дневных выпусках газет, хотя многим она была известна еще вчера. Сегодня в полдень вручен наш ультиматум, ответ на который должен быть дан до завтрашнего полудня.

– А кому, какой стране? И по какому поводу ультиматум?

Гардинг ответил, и его ответ не очень удивил Святого. Не зря он читал между строчками газетных сообщений.

– Разумеется, все это чепуха, как и любой другой ультиматум который одна страна направляет другой, – сказал Гардинг. – Мы оттягивали дело, сколько могли, но нам не оставили выбора. Они напрашиваются на неприятности и определенно намерены получить их. Половина членов кабинета все еще ничего не понимает и полагает, что наши противники достаточно умны. Что это просто раздутое самомнение. Вот почему пока все и держится в тайне. Правительство считает, что их самомнение умерится. А вместо этого оно растет и растет.

Саймон вспомнил фразу из письма, которое отобрал у Мариуса: «На этот раз осечки не будет...»

И он понял: одного слова такого человека, как Мариус, и всех тех сил, которые за ним стоят, может быть вполне достаточно, чтобы поколебать решения королей и тайных агентов.

Не отрывая глаз от дороги, Саймон спросил:

– И многие могли бы объяснить причину столь высокого самомнения?

– Мой шеф и еще несколько человек, – отозвался Гардинг. – Мы знали, что Мариус замешан в деле, а за ним стоят большие деньги.