Божий суд. Но почему Божий суд должен непременно быть таким суровым? — Дыхание участилось и сделалось болезненно-громким. Он прижал руку ко лбу. — Жизнь за жизнь. Это справедливо и честно. Жизнь за жизнь. Она умоляла меня не дать ей умереть, не дать ей умереть во грехе, который обрекает ее на ад. А у меня не было власти отпустить ей грехи. Не было власти, даже когда она умирала у меня на руках. Власть пришла позднее, после того как я пережил отчаяние и темные, мрачные времена. Я покажу вам. Должен показать.
Он сделал шаг вперед, Тэсс инстинктивно отпрянула, но он успел набросить ей шарф на шею.
— Лу, вы полицейский. Ваша работа, ваш долг — оберегать.
— Оберегать… — Дрожащими пальцами он завязывал шарф. Полицейский. Он вынужден был подмешать Толстяку в кофе снотворное. Это самое большее, что он мог себе позволить! Нельзя нападать на напарника-полицейского. Оберегать… Пастух оберегает свое стадо. — Но я не уберег Лауру.
— Увы. И это была страшная утрата. Трагедия. Но потом вы постарались возместить ее, разве не так? Разве не поэтому вы пошли в полицию? Чтобы возместить? Чтобы оберегать других?
— Мне приходилось лгать, но после смерти Лауры уже ничто не имело значения. Я рассчитывал найти в полиции то, что хотел обрести в семинарии. Цель. Призвание. Закон. Человеческий — не Божий.
— Но ведь вы присягнули охранять закон!
— Но спустя много лет снова зазвучал Голос. По-настоящему.
— Да, для вас это было по-настоящему.
— Он не всегда звучит у меня в голове. Иногда это шепот в соседней комнате, а порой — гром, ниспадающий с потолка над моей кроватью. Голос велел мне спасти Лауру и самого себя. Мы с нею связаны воедино. Мы всегда были связаны воедино.
Она стиснула ключи в кармане. Если он начнет затягивать на шее шарф, она проткнет ему глаза. Чтобы не погибнуть. Ей хотелось жить!
— Я очищу вас от греха, — негромко проговорил он. — И вы увидите Бога.
— Отнять жизнь — это грех. Он заколебался.
— Жизнь за жизнь. Святая жертва. — Голос его дрожал от боли.
— Отнять жизнь — это грех, — повторила она, чувствуя, как кровь стучит в ушах. — Убить — это значит нарушить закон, и Божий, и человеческий. Вам ведомы и тот и другой — и как полицейскому, и как священнику.
Тэсс услышала звук сирены. Она решила, что это карета «скорой помощи». Теперь она не одна. Тэсс не отводила от него взгляда.
— Я могу помочь вам.
— Помогите мне. — Это был только шепот — наполовину вопрос, наполовину мольба.
— Да. — Дрожащей рукой она прикрыла его ладонь. Пальцы ощутили гладкую поверхность шелка.
Позади хлопнула дверь, но ни один из них не пошевелился.
— Руки прочь, Родерик. Убери руки и сделай шаг в сторону.
Не разжимая пальцев, Тэсс обернулась и увидела позади себя футах в десяти Бена. Расставив ноги, он выставил вперед зажатый в руках пистолет. Слева от него в той же позе стоял Эд. Стоянка заполнялась машинами с включенными сиренами и горящими фарами.
— Бен, со мной все в порядке.
Но он даже не взглянул на нее. Не отрываясь, он сверлил глазами Родерика, и она видела в них горящую, с трудом сдерживаемую ярость. Стоит ей отступить, и она прорвется наружу.
— Повторяю, Бен, он ничего мне не сделал. Ему нужна помощь.
— С дороги! — Не будь он уверен, что Родерик вооружен, немедленно метнулся бы вперед. Тэсс обернулась и, как щитом, загородила собою Родерика.
— Все, Бен, все кончено.
Махнув напарнику рукой, Эд сделал шаг вперед. |