Потом вернулся слух. Вдруг, как из небытия, возникли шаги множества людей, топот копыт, голоса, ржание коней, бряцание оружия. Его везут, и судя по всему на телеге.
Он осторожно приоткрыл один глаз, почему-то остерегаясь показать, что пришёл в себя.
На облучке сидел возничий, судя по одежде – русак. Только потом дошло – раненого степняк не повёз бы с собой, зачем ему обуза? Добил бы, и все дела.
Наверняка обнаружили заставу с побитыми воинами, и сейчас его в Рязань везут. Только странность одна есть: судя по звукам, воинов вокруг много. Если на заставу гонец прибыл, их столько быть не должно. Приподняться бы, посмотреть вокруг, оценить обстановку – да сил нет. Слабость не оставляет, грудь болит.
Он скосил глаза: кольчуги на нём не было, а грудная клетка туго перевязана чистыми тряпицами. На душе стало радостно: и жив остался, и кто-то заботу о нём проявил. Домой везут – если можно назвать домом имение Кошкина.
Через какое-то время обоз остановился, и Алексей облегчённо вздохнул: трясло на телеге немилосердно, и каждый толчок болью отдавался в груди.
Возничий повернулся к нему, и он увидел его лицо – типично славянское: курносый, волосы русые, окладистая борода. На вид лет сорок – сорок пять.
– Очнулся, милок!
– Пить дай.
– Это можно.
Возничий спрыгнул с облучка, подошёл к Алексею, приподнял ему голову и напоил его из баклажки. Потом отхлебнул из неё сам.
– Где я?
– Так на подводе.
– Это понятно. Куда едем?
– Князь говорил – на Булгар, – мужик почесал затылок.
– Какой князь? – удивился Андрей.
– Известно какой – Фёдор Давыдович Пёстрый, из Стародубских он. Ноне Москве служит, великому князю московскому.
– Постой, так вы не рязанцы?
– А я тебе что втолковываю? Или у тебя, кроме раны, ещё и с головой нелады?
– Я же на заставе рязанской был, на засечной черте.
– Ага-ага… Тебя ведь случайно нашли, наш дозор наткнулся. Кабы не они, добил бы тебя степняк. И так ваших, рязанских, всех там положили басурмане. Думали, и ты уже неживой. Но глядим – дышишь, вот тебя на повозку и определили.
– На мне же кольчуга была…
– Стянули, всё равно негодная. Разрублена она была.
– А конь?
– Вот чего не знаю, того не знаю. Это у дозорных спросить надо, как поправишься.
Алексей схватился за кожаный шнурок, нащупал чехольчик, а в нём – камень. От души отлегло.
Мужик заметил его движение:
– Нам чужие обереги не нужны, не тронул его никто. Видать, сильный оберег у тебя. Кабы не он – убил бы тебя степняк.
Верно, чужие обереги не трогали. Возьмёшь его – и чужую судьбу на себя примеришь. Может, и на самом деле камень непоправимую беду отвёл? Ведь помог же он с мороком? Занятный камушек, интересно – на что он ещё способен?
Обоз тронулся. Мужик вскочил на облучок:
– Меня Иваном звать.
– Меня Алексеем.
Только голос был слабым, и возничий его не услышал.
Часа через два обоз снова встал.
Алексей сделал усилие, приподнялся на локте и повёл головой.
Ого! Войско большое, обоз в самом конце, а впереди – конные, пешая рать. Неужто на Булгар идут?
Возничий ушёл, а вернувшись, протянул Алексею кусок лепёшки и ломоть сала.
– Подкрепись, тебе сейчас силы нужны.
Есть и в самом деле хотелось.
Алексей впился зубами в хлеб. Когда съел всё, спросил:
– Давно я в обозе?
– Третий день как.
Ого! А он думал – несколько часов. |