|
Ему виделся Байкал: огромный, необъятный, пугающий своим холодным величием. Двадцать лет назад Петр Федорович совсем молоденьким солдатом был прислан с тремя сотнями таких же необстрелянных юнцов для пополнения растерзанного в боях с японцами полка Амурских драгун. Судакову снилось, будто стоит он в карауле, вдруг начинает дуть сильный ветер, и зеркальная гладь таежного моря вздымается огромными волнами, подступает к нему… А с поста не уйти. Он стреляет в воздух, чтобы вызвать разводящего, но тщетно. Вода уже по колено, по пояс, по грудь подступает, вот и воздуха не хватает… — Батянь, батянь! Очнись. — Варька трясла его за плечо. — Там Фролиха прибежала. Сказывает, у Таисии Матвеевны в доме неладное! — А? Что? — Судаков вскинулся, сел на кровати и замотал головой, стряхивая обрывки кошмара. — Фролиха, говорю, прибежала! Псы, говорит, разлаялись. Она вышла во двор узнать, а во флигеле дверь нараспашку, крик — точно Ольга, дочка Таисии Матвеевны, орет… ну, она огородами — и сюда. Судаков споро натянул галифе и вставил ноги в хромовые сапоги. — Мне в управу к дежурному бежать? — вопросительно глядя на отца, предложила Варька. — Сам разберусь! — отрезал начальник милиции, доставая из — под подушки револьвер. — Фролиха пусть здесь пока сидит! Капель ей накапай, чтоб не причитала зазря. — Маманя уже налила. — Вот и дело, — на ходу застегивая френч, кивнул отец. «Это не бандиты, — стучало в его голове. — Их тут, почитай, всех под корень извели. Да и не пошли бы бандиты к училке. Брать у нее нечего, нрава она благостного, не гулящая…» Судаков выскочил из дома и, не разбирая пути — огородами, через заборы, пугая собак, — бросился к учительскому флигелю. Дверь, как и говорила Фролиха, была нараспашку. В прихожей горел свет. Судаков перекрестился, сплюнул, вскочил в сени и, взведя курок нагана, ногой ударил в дверь горницы! — Руки вгору! Одно движение — стреляю! Картина, открывшаяся взгляду охранителя закона, взорвала какой — то неведомый для самого Судакова фугас в его душе. Учительница лежала на полу без чувств, со скованными за спиной руками. Ее дочь, с кляпом из оторванного рукава платья, была крепко привязана к стулу. У стола валялись какие — то бумаги, вывернутые из комода вещи. Посреди этого хаоса стоял Василий Гуц. — А ну прекратить! — рявкнул он. В другое время этот окрик непременно возымел бы действие, но не сейчас. — Ты что это удумал, паскуда? — не размыкая сведенных яростью зубов, прошипел Судаков. — Приказываю убрать револьвер! Под трибунал захотел? — потрясая бумагой, закричал гэпэушник. — Вот ордер на ее арест! — Да хоть подотрись этим ордером! — Что — о? — Рука Василия Гуца потянулась к висящей на ремне кобуре. Короткий хлопок выстрела оборвал это движение. — Даты… Второй выстрел. Гэпэушник рухнул на пол. Судаков услышал, как стукнула калитка. К флигелю начали приближаться шаги. Поспешные. И не шаги вовсе, а бег. «На улице мотор, — быстро сообразил начальник милиции. — Сам Гуц водить не умеет. Значит, приехал с шофером. Нуда, как же. Откуда ему здесь в такое время взяться. Не иначе из волости». — Стой! Бросай оружие! — послышалось из сеней. В дверном проеме обозначилась крупная фигура. Судаков вскинул наган и нажал на спусковой крючок: — Кажись, больше никого. Начальник милиции подскочил к лежащей без сознания женщине, с робостью похлопал ее по щекам. |
