После того как хозяйка вышла из этой большой полутемной комнаты с витающим ароматом высушенной лаванды, старой ореховой мебели и чистого белья, Тина долго лежала, уставясь в потолок, а слабый ветерок от вентилятора обдувал ее шею и лоб. Действительно ли она нужна Джону? Была ли в этом права Рэчел? Можно ли рассчитывать на его взаимность сейчас, когда они стоят на грани развода? Джона должна была заботить лишь реакция Лиз, и, очевидно, он не хотел лишить ее матери вторично. Он ведь не был бессердечным человеком... Например, он любил Джоанну, пока ее собственнические чувства не оттолкнули его.

Любовь, наверное, самое болезненное и необъяснимое чувство в мире. Что-то неуловимое, но способное причинять боль, как это произошло с Тиной.

Джон знал, почему Джоанна хотела умереть. Он пытался этому помешать, а потом защищал Паулу, но при этом защищал и доброе имя своей жены. Если она намеренно бросилась с яхты в море, значит, она искала смерти. Лучше, намного лучше назвать это несчастным случаем и не допустить, чтобы над Лиз витала тень самоубийцы матери.

Грудь Тины поднялась от тяжелого вздоха. Одолеваемая мрачными предчувствиями по поводу намерений Джона, без слез, но снедаемая печалью, она провалилась в сон.

Она проснулась через два часа в темноте, изредка озаряемой вспышками света. Грохотал гром, и слышался шум тропического ливня. Шторм начался, и это означало, что Джон не станет пытаться вернуться на Санта-Монику, пока погода не улучшится.

Тина резко села. А вдруг он уплыл домой один, оставив ее на попечении Рэчел! Может, до понедельника, когда он вернется с ее вещами и билетом на самолет?! Вздрогнув от этой мысли, она встала с кровати и осторожно подошла к двери. Тина повернула ручку, вышла на лестничную площадку и тут же остановилась с замершим сердцем, так как к ней приближалась высокая фигура с масляной лампой.

– Я как раз собрался пойти посмотреть, как ты себя чувствуешь. – Джон подошел совсем близко и озабоченно смотрел на жену сверху вниз. – Ты все еще кажешься очень усталой, Тина.

– Все в порядке, – заверила она. – Было слишком жарко для меня, вот и все. Как только начался дождь, стало прохладнее, и теперь мне гораздо лучше.

Джон кивнул, продолжая рассматривать ее при слабом свете лампы. Ее волосы спутались, и Тина казалась маленькой, хрупкой перепуганной девочкой. Джон поднял свободную руку и прикоснулся к Тининому плечу, на котором днем раньше наставил синяков. Тина, не успев сдержать возглас, содрогнулась, и его глаза сузились. Джон медленно спустил широкую лямку ее платья и обнажил нежную кожу.

– Моя работа? – Его голос страшил больше, чем гром.

– Я... у меня легко появляются синяки, – пробормотала Тина, поднимая руку и закрываясь. – Долго продлится шторм?

– Около часа. Слушай, Тина, я не хотел причинить тебе боль...

– Знаю. – Она с трудом перевела дыхание. – Я довела тебя своей глупостью прошлой ночью. Ты мой муж. Ты имеешь право...

– «Право»! – с усилием воскликнул он. – Боже, ну разве в этом дело! Я боялся за тебя, за твое самочувствие, целый день только об этом и думал. То есть о твоем неожиданном и таком странном обмороке. Тина, – его пальцы дотронулись до кончиков ее волос, – если ты захочешь уехать в понедельник – я не стану возражать. Брак без любви отвратителен, тем более что ты не предпринимаешь никаких усилий, чтобы изменить положение вещей.

У Тины едва не пошла горлом кровь, когда он произнес эти слова, и она схватилась за соломинку:

– Лиз будет очень больно, если я уеду!

– Ты хочешь остаться ради Лиз, да? – От горькой улыбки по его лицу разбежались морщинки, но его глаза оставались усталыми и озлобленными. – Ты очень к ней привязалась, да?

– Очень сильно.