— Оставьте, — устало махнула она рукой. — Вы позволите мне одеться?

— Безусловно…

Агния отправилась к себе в комнату. За ней побежала перепуганная Серафина, не проронившая до сей поры ни слова. В комнате Агнии ее прорвало:

— Арест! Арест! — причитала она. — И подумать только! Тебя, тебя арестовали! Не меня, а тебя!..

— При чем же здесь ты? — с деланным спокойствием спросила Агния. — Не ты же была сестрой Вольфа.

— Ты тоже ею не была!

— Но я так упорно об этом твердила.

— Что же делать?

— Помоги мне одеться, мне хочется чувствовать себя уверенно…

Агния понимала, что еще немного, и она лишится всего своего самообладания. С ней происходили многие вещи, но вот арест… Она по-настоящему испугалась. Кто знает, что ее может ожидать в таком случае…

— Что ж… Я готова. — Агния, не желая медлить, решительно и быстро собралась и вышла к полицейскому.

— Проследуйте за мной. — Усатый господин довольно вежливо указал ей на дверь.

Перепуганная Серафина, всю жизнь боявшаяся тюрьмы, как огня, всплеснула руками и заплакала, продолжая бормотать что-то свое и не в состоянии остановиться.

Покидая свой дом, Агния была уверена, что скоро назад не вернется. Да и вернется ли вообще…

18

Прошло два дня и, как Агния и предполагала, домой ей вернуться не пришлось. Ее поместили в камеру с небольшим зарешеченным окном и оставили в полном одиночестве. Она лишь успела узнать, что подозревается в убийстве барона Вольфа фон Литке и вскоре будет допрошена.

За эти два дня ее только один раз расспрашивал следователь, да и то его интересовало имя, сословие и род занятий. При этом последнем вопросе он как-то скверно ухмыльнулся, но Агния решила не придавать этому значения. По истечении второго дня она почувствовала, что не может сдержать волнения и страха. Если бы было хоть что-то определенное! А так… Агния не знала, ни в чем ее обвиняют, ни что о ней известно полиции, — ничего!

Она не знала также и того, что, обеспокоенный ее отсутствием, Курбатов уже был в ее доме и видел рыдавшую и полностью безутешную Серафину. Ни одного толкового слова добиться от нее было нельзя, и единственное, что полковник понял из судорожного и сбивчивого рассказа женщины, так это то, что Агнию забрали в тюрьму и теперь уже точно отправят на каторгу.

Курбатов в первую очередь изумился. Как такое могло произойти? Почему каторга? Почему Серафина говорила об этом так, будто была совершенно уверена в какой-то вине своей подруги? Это необходимо было немедленно выяснить, но в тот же день разузнать что-либо о ходе дела ему не удалось, и все попытки пришлось отложить на завтра.

А между тем Агния вечером того же дня была, наконец, вызвана на допрос. В неприятной серой комнате, мало отличавшейся от ее камеры, единственным украшением которой служили те же решетки, за столом сидел полицейский чиновник, Агнии сразу же не понравившийся. Лет ему было около сорока на вид, гладкие темные волосы зачесаны назад и открывают высокий лоб, а взгляд резкий, неприятный и очень цепкий. В противоположной стороне от полицейского сидел маленький серенький человечек — стенографист, он же секретарь.

— Позвольте представиться: Корбин Иван Тимофеевич, следователь по вашему делу, — произнес полицейский неожиданно приятным и мягким голосом, резко контрастировавшим со всем его внешним обликом. — Позвольте же в ответ поинтересоваться вашим именем?

Агния, отринув вмиг весь свой страх и всю свою усталость, ответила:

— Агния Егоровна Елович-Малинская. Графиня Елович-Малинская, — вдруг прибавила она.