— Mesdames, мы будем всячески заботиться о ней, раз она является нашей маленькой дочкой, — мечтательно говорит «невеста Надсона».

— Да, да. И пусть она называет нас всех мамами, — в тон ей шепчет Хризантема.

— Ну вот еще!.. Тридцать пять мам!.. Есть от чего сойти с ума!.. Я бы хотела лучше быть папой, — выступает с лукавой усмешкой черненький Алеко.

— Ну вот и отлично! Шура Чернова будет папа, а я бабушка! — и, забывшись, шестнадцатилетняя бабушка Ника Баян хлопает в ладоши и хохочет и прыгает на одном месте.

— В таком случае, я буду дедушкой, — бухает Шарадзе и торжествующим взглядом обводит подруг.

— Только не вздумай мучить ее загадками и шарадами. С ума от них можно сойти, — звенит своим стеклянным голоском Золотая рыбка.

— Нет, нет, я предоставлю Хризантеме рассказывать ей о цветах, донне Севилье об Испании, а «невесте Надсона» читать стихи любимого поэта, — покорно соглашается Тамара.

— Нечего сказать, блестящее воспитание получит наша дочка, — смеется Земфира, она же Мари Веселовская. — Mesdames, — прибавляет она, — раз главные роли уже определяются, я предлагаю быть ее теткой.

— И я.

— И я тоже.

— И я, — слышатся голоса, — теток может быть много, это не матери.

— Mesdames, остается свободная вакансия на дядей. Желающие есть? — самым серьезным образом спрашивает Донна Севилья.

— Нет, нет. Дядя должен быть один — Бисмарк-Ефим. Это его преимущество.

— А захочет ли он еще принять к себе Глашу?

— Ну, вот еще! Как он сможет не захотеть, как он посмеет не захотеть? Ведь мы ему за это платить будем.

— Не то, не то, — и черненький Алеко снова выступает на сцену. — Во-первых, не будем наивны и не станем думать, что облагодетельствуем Ефима предложением взять девочку. Бесспорно, он многим рискует, если примет Глашу. Ведь его могут лишить места за это. Без спроса в сторожке, как и всюду среди этих чопорных стен, не может по селиться ни одна живая душа. Но, правда, и я слышала, что Ефим обожает детей и что у него недавно умерла маленькая внучка в деревне, а потому я убеждена, что он исполнит нашу просьбу — возьмет Глашу.

— Только бы она не болела! Я подарю Ефиму мою аптечку… И научу его, как и по сколько давать Глаше лекарств… — произнесла Валя.

— Ну, пошла-поехала! Этого еще не хватало: здоровую девчушку пичкать валерьянкой и мятой! — зазвучали негодующие голоса.

— Нет, что вы! — внезапно смущается Валя, — я только предложила бы делать химические анализы той пищи, которую будем давать нашей дочке… Надо же знать, сколько белковых веществ входит в нее.

— Душа моя, помолчи лучше, — бесцеремонно обрывает ее Шарадзе, в то время, как все остальные кругом сдержанно смеются.

Несмотря на этот смех и суету, Глаша, единственная причина всех этих горячих споров и переживаемого волнения, умудряется заснуть на руках Стеши. Ее белобрысая головенка прислоняется к плечу девушки, темные ресницы сомкнулись, алый ротик приоткрыт…

— Mesdames, тише: она заснула. Какой душонок! Я сейчас же со Стешей иду к Бисмарку и буду просить, молить и требовать, чтобы он принял нашу Глашу, — взволнованно бросает Баян и мчится в дортуар одеваться.

— И я с тобой, и я, — настаивает шепотом Тамара Тер-Дуярова.

— Прихватите и нас с Земфирой, — просит Алеко.

Чрез минуту, депутация, во главе со Стешей, несущей сонную Глашу, крадется из умывальной, сопровождаемая напутствиями и пожеланиями остающихся.