Почему туман? Почему именно сегодня туман? В таком тумане не разберешь, где живые люди, а где… Чепуха! Но липкий туман проникает в грудь, медленно, подобно опиумному дыму, обволакивает мозг, и как ему помешать? Все кажется то реальным, то нереальным, и голова идет кругом; Он бросил на оцинкованную стойку бумажную купюру и, поеживаясь, вышел на улицу. Бледный свет фонарей тут же рассеивался, затухал. Матовая пустота, затопившая уличный переход, как бы впитывала в себя рокот моторов, белые пятна невидящих фар, шорох шагов — бесконечный, неумолчный шорох шагов-невидимок, направляющихся куда-то в неизвестность. Перед «Дюпоном» остановилось такси, Равинель бросился к нему. У него язык не повернулся сказать: «В морг», — и он пробормотал что-то невнятное. Шофер раздраженно выслушал сбивчивые объяснения и спросил:
— Решайте, куда вам все-таки надо.
— Набережная Ля Рапе.
Такси рванулось с места, Равинель откинулся на сиденье. Он тут же одумался. Зачем ему в морг? Что он там скажет? Так ведь недолго и угодить в западню! Это уж точно! Западня уже расставлена. А труп — лишь приманка. Он вдруг вспомнил странные изделия из проволоки, которые он предлагал своим клиентам. «Вот сюда вы насадите кусочек мяса или куриных потрохов… Потом бросаете приманку по течению… Р-раз — и рыба будет болтаться на крючке». Да! Западня, конечно, расставлена.
Шофер резко затормозил, противно скрипнули покрышки, и Равинель чуть не стукнулся лбом о стекло. Шофер, высунувшись из окна, клял туман и невидимого пешехода. Толчок — и снова в путь… Время от времени шофер, ворча, протирал ветровое стекло ладонью. Равинель уже не понимал, где они проезжали: что это за бульвар, какой квартал? А вдруг такси тоже часть западни? Ведь Люсьен права: труп не может растаять в воздухе. Возможно, Мирей и обладает способностью появляться и исчезать, исчезать и появляться. Но это особая статья, касающаяся только его и Мирей. Но труп? Зачем его украли и где-то запрятали? Для чего? Чего надо больше бояться: Мирей, трупа Мирей или того и другого? От этих мыслей с ума можно сойти, но как от них избавиться? Справа проплыли огни, тусклые, мерцающие, — конечно, это Аустерлнцкий вокзал. Повернув, такси нырнуло в плотную серую вату, вбирающую свет фар. Сена бежала рядом, но из окна машины ничего не было видно. Когда такси остановилось, на Равинеля навалилась тишина, нарушаемая еле слышным ворчанием мотора. Тишина погреба, тишина подземелья, тишина, похожая на угрозу. Машина медленно растворилась в тумане, и тогда Равинель уловил плеск воды, дробную капель, падающую с крыш, мягкие вздохи влажной земли, бормотание ручья, неясные шумы, как на болоте. Он подумал вдруг о прачечной, схватился за револьвер. Это был единственный твердый предмет, за который он мог схватиться в этом дробящемся, зыбком пространстве. Он двинулся вдоль парапета, держась за перила. Туман мешал идти, холодными хлопьями обвивался вокруг икр. Он высоко поднимал ноги, как рыбак на заболоченном берегу. Вдруг перед ним, как из-под земли, выросло здание. Он поднялся по ступенькам, заметил в глубине большого зала тележку на резиновом ходу и толкнул дверь.
Письменный стол с папками и зеленая лампа, отбрасывавшая на пол большой светлый круг. В кастрюле на плитке булькала вода. Пар, табачный дым и туман. Вся комната пропахла сыростью и карболкой. За письменным столом, сдвинув на затылок фуражку с серебряным гербом, сидел служащий. Другой делал вид, будто греется у батареи. На нем было поношенное пальто, но зато новые, немилосердно скрипевшие ботинки. Он исподтишка наблюдал за Равинелем, неуверенно подходившим к столу.
— В чем дело? — буркнул служащий, раскачиваясь на стуле. Поскрипывание ботинок действовало Равинелю на нервы.
— Я хотел навести справки о жене, — протянул Равинель. — Я вернулся из поездки и не застал ее дома. |