Витька раздвинул спины стоящих перед ним вышкомонтажников, вырвался из собственного минутного оцепенения, бросился вперед и начал отмеривать площадку длинным эластичным шагом, словно вспомнил свои школьные успехи в беге — он хорошо бегал в десятом классе на длинные дистанции.

…Чертюк увидел, как от правой дальней площадки оторвалась долгоногая фигурка, и в первый момент даже не понял, чего она хочет. А потом крикнул с отчаянием, понимая, что человек все равно не услышит его.

— Куда? Хрен с ним, с краном! Сгоришь! — Чертюк твердо знал, что у лебедок в эти минуты стояли бурильщики да вышкомонтажники — люди, для которых крановое хозяйство незнакомо, никто из них никогда — и это бесспорно, считал Чертюк, — не имел дела с кранами, да еще с гусеничными. Помочь этому безумцу было нечем — в любую секунду мог рвануть топливный бак.

А Витька взбивал сапогами буруны пыли. Он не думал о том, что может вместе с краном взлететь на воздух, а только на секунду подивился, почему это кран взбрыкивает, дергается, подпрыгивает, приплясывая из стороны в сторону. И еще он отметил на бегу, что крышу крана огонь уже сожрал и провалился в кабину. Главной Витькиной целью было сейчас добежать до крана. Быстрее, быстрее, быстрее!

Витька почувствовал, что ожгло рот — треснули спекшиеся заскорузлые губы, и кровь кипящей струйкой потекла по подбородку, с подбородка на шею и за воротник. Он ухватился руками за поручни кабины и закричал от боли — кожа прилипла к горячему металлу, боль словно током пробила все тело, от макушки до ступней. Он перемахнул через гусеницу и с размаху опустился на глухо урчавшее огнем сиденье, отметив подсознательно, что брезентовым штанам жар не страшен, расплавит их не скоро. Сторонясь огня, он натянул куртку на уши, потом натащил ее на голову и, оставив только щель для глаз, глянул в пламя. Ему показалось, что лебедочные тросы провисли, и он с благодарностью подумал — молодцы ребята, с тросами догадались! — не обратив внимания, что тросы накалились, вот и прогнулись, что стоявшие у лебедок не успели бы раскрутить барабаны.

«Работает мотор или не работает? Трясти трясет, а что-то непонятно…»

Он рывком двинул рукоять газа от себя и почувствовал мелкую тряску, от которой зашлись в щекотливом зуде ноги, — двигатель не заглох, работал.

«Теперь надо отжать тормоз и включить заднюю скорость… Да где же она, задняя скорость-то, где? Вот черт! Забыл! Ага… Вот она!»

Витька громыхнул рычагом скорости, добавил газа, кран дернулся, попятился, из пламени вылезло грузное дымное тело превентора и, чертя по земле глубокую борозду, двинулось следом, а огонь стал выплескиваться из окна кабины, будто хотел выброситься на ходу…

На ярком этом, больно режущем глаза фоне пламени, как на экране, все увидели неуклюже сгорбившееся тело Витьки Юрьева.

Вполсилы ударила запоздалая «мортира», вдребезги разнесла стекло кабины, и Витьку с головы до ног окатило водой. С ней пришло на мгновение облегчение. Всего лишь на мгновение — Витька Юрьев даже не успел испугаться предстоящего нагоняя, когда увидел, что вслед за превентором тянутся на тросах опрокинутые лебедки, до испуга в груди родилось гордое удовлетворение — он спас превентор, который ни много ни мало, а несколько тысяч стоит, этим превентором они обязательно заткнут горло фонтану, — как вдруг сзади раздалось странное, с присвистом шипение, и Витьку со страшной силой швырнуло из кабины на землю, а сверху на него выплеснулся горящий соляр. Он лежал на спине в полыхающей луже, с удивлением отмечая, что пламя лижет его одежду, его самого, что горят его руки и лужу вперехлест разбрызгивают несколько сильных водяных струй, стараясь сорвать огонь с соляра, но тот уже просочился в землю, питал огонь, как питает фитиль лампу, и ничем нельзя было выгрызть его оттуда.