— Благодарю тебя, Джон. Ты действительно думаешь, что сможешь быстро сходить туда и обратно и не съесть всю нашу провизию?

— Уверен.

— Очень хорошо. Тогда собирайся и иди.

Втайне Бёртон даже обрадовался, что какое-то время сможет побыть без надоевшего спутника. Начиная с визита к шейху Хамеду, Спик стал колючкой в боку: за всё время, пока они находились в Казехе, лейтенант ни разу не подчинился восточному этикету и постоянно оскорблял арабских гостей, принуждая Бёртона извиняться.

Отъезд Спика снял бремя с плеч Бёртона. Исследователь перестал принимать лекарство и начал составлять словарь местных диалектов для будущих путешественников. Как всегда, занятие наукой подняло ему настроение.

Лейтенант Джон Хеннинг Спик вернулся через полтора месяца и триумфально объявил:

— Это настоящее внутреннее море! Его называют Ньянза, или Наза, или Зива, или Укереве, или еще как-то…

— На языках банту ньянза — это просто «озеро», Джон.

— Да-да, но это не важно: я назвал его в честь короля! Клянусь богом, Дик, я открыл исток Нила!

Бёртон попросил своего товарища описать всё, что он видел. Оказалось, что Спик видел очень мало. Кое о чем он догадывался, но не мог ничего доказать. На озере он был всего три дня и не плавал по нему, а осмотреть сумел лишь небольшой отрезок юго-восточного берега.

— Откуда ты знаешь размер этого озера? Чем можешь доказать, что это действительно внутреннее море? И откуда ты знаешь, что именно из него вытекает Нил?

— Я говорил с одним туземцем, великим путешественником.

— Говорил?

— Жестами.

Бёртон взглянул на карту, набросанную его спутником.

— О боже! Да ведь ты нанес северный берег в четырех градусах широты от южного! И это только на основании взмахов руки туземца?

Спик немедленно замолчал. Он стал невероятно придирчивым, что вызывало недовольство у носильщиков, и почти не разговаривал с Бёртоном. Кроме того, скоро выяснилось, что он использовал значительно больший запас еды, чем планировал, и теперь они не могли отправиться на север. Как бы ни было велико то озеро, возможный источник Нила, ему придется подождать.

Настал сентябрь, они вышли из Казеха, и начался долгий переход к восточному берегу Африки. Последующие недели оказались исключительно трудными из-за сражений, споров, воровства, дезертирства и других происшествий. Бёртон был вынужден наказать некоторых носильщиков, а кое-кого уволить, не заплатив. Однажды, разъярившись, он ударил африканца кожаной плетью и потом стоял над ним, тяжело дыша, смущенный и растерянный, со стуком в голове, не очень понимая, что наделал.

Каждый шаг на пути домой давался с боем, но Спик не помогал Бёртону ничем. Наоборот, его отношение к туземцам только ухудшало положение. За месяц оба исследователя не обменялись и словом, но вдруг Спик серьезно заболел. Они остановились, и Бёртон ухаживал за ним, пока из-за высокой температуры у лейтенанта не началась угрожающая жизни горячка. Он громко бредил: очевидно, его терзали ужасные галлюцинации.

— Они вонзили когти мне в ноги! — выл он. — Боже, спаси меня! Я слышу его в комнате над нами, но они не разрешают мне подойти. Я не могу приблизиться. Ноги, мои ноги!

Бёртон смочил лоб Спика, чувствуя, как от него пышет жаром.

— Всё в порядке, Джон, — попытался он успокоить больного.

— Они не люди! Они ползают в моей голове. О Иисус, убери их от меня, Дик! Прогони их! Они вонзают в меня когти! Они оттаскивают меня от него, через всю пещеру!

«Оттаскивают от чего?» — спросил себя Бёртон. В этот момент тело Спика изогнулось, он неистово задрожал, и его охватил приступ эпилепсии.