— Я выстираю ее, — сказала она, недолго раздумывая. — Я выстираю ее как следует, сложим все в мешок для мусора, а потом где-нибудь закопаем.

— Закопаем?

— Или снесем на свалку. Или, ой, подожди, — ее мысль теперь работала быстрее, чем язык, — мы спрячем мешок до четверга. А в четверг приезжает мусоровоз, так?

— Так…

Он включил душ, все еще не сводя с нее глаз, ожидая, когда кровь на ране запечется. Вид раны снова навел ее на мысль о СПИДе, сейчас она вспомнила и о гепатите; о том, сколь опасна чужая кровь — она может и убить, и отравить.

— Я знаю, когда они приедут. В семь пятнадцать, минута в минуту. Каждую неделю они приезжают именно в это время, кроме первой недели июня, когда студенты колледжа, собираясь ехать по домам, оставляют много мусора, вот тогда они обычно приезжают с опозданием, но…

— Селеста. Родная моя. Что ты хотела сказать?

— Знаешь, когда я услышу, что мусоровоз отъезжает от дома, я сбегу с лестницы и побегу за ними, как будто я забыла про этот мешок, и брошу его прямо в щель уплотнителя. Понял? — Она улыбалась, хотя на душе ее было совсем не радостно.

Он протянул одну руку под струи, льющиеся из душа, а всем телом повернулся к ней.

— Понял. Но, послушай…

— Что?

— Ты уверена, что все получится?

— Конечно.

Гепатит А, В и С, эта мысль сверлила ее мозг, лихорадка Эбола, зона риска.

Глаза Дэйва снова стали узкими, а взгляд тревожным.

— Дорогая, я, похоже, убил его… Господи…

Ее охватило желание броситься к нему и обхватить его руками. Увести его куда-нибудь. Ей захотелось обнять его за шею, утешить его, заверить его в том, что все будет в порядке. Вдруг ей захотелось убежать и обдумать все наедине.

Но она так и осталась стоять на месте.

— Я выстираю одежду.

— Хорошо, — сказал он. — Стирай.

Она достала из-под раковины пару резиновых перчаток, которые обычно надевала, когда чистила унитаз, надела их и проверила, нет ли дырок на резине. Убедившись, что перчатки целые, она взяла рубашку из раковины и подняла с пола джинсы. На джинсах, почерневших от крови, были белые пятна известки.

— А как это оказалось на твоих джинсах?

— Что?

— Кровь.

Он посмотрел на джинсы, которые свешивались с ее руки, потом посмотрел на пол.

— Я стоял на коленях над ним, — пожал плечами Дэйв. — Не знаю. Забрызгал, наверное, так же, как рубашку.

— Ох.

Он перехватил ее взгляд.

— Вот именно. Ох.

— Ну, — сказала она.

— Ну.

— Ну, так я выстираю все это в раковине на кухне.

— Хорошо.

— Хорошо, — сказала она и пятясь вышла из ванной, а он все стоял, помахивая рукой под струями лившейся из душа воды, дожидаясь, когда она станет достаточно теплой.

На кухне она бросила одежду в раковину и, открыв краны, наблюдала, как на поверхности воды собирается, а потом уносится в водосток кровь, кусочки кожи и мягких тканей и… о Господи… мозга — в этом она была абсолютно уверена. Ее поразило, как много крови может быть в человеческом теле.

Говорят, что шесть пинт, но Селесте всегда казалось, что намного больше. Когда она училась в четвертом классе, однажды они с подружками бежали через парк, и она споткнулась. Падая, она напоролась ладонью на осколок бутылки, лежавший в траве, и разрезала несколько крупных сосудов, проходящих через руку. Ее спасло только то, что она была еще в достаточно юном возрасте, поэтому в течение десяти лет, благодаря многократным операциям, функции ее руки были полностью восстановлены.