В течение получаса они упорно не прекращали исследований, хотя в глубине души каждый подозревал, что все усилия тщетны, и надеяться бессмысленно. Наконец, Мейраль возобновил разговор:

– На ваш взгляд, происшествие имеет межпланетный, космический характер?

– Пожалуй, было бы по меньшей мере поспешно считать это результатом каких-то трансформаций на уровне околоземной орбиты, – авторитетно заявил профессор, протирая поверхность внушительного размера линзы. – Впрочем, не стоит ограничивать это и нашей солнечной системой, преувеличивая, тем самым, возможности влияния на Землю солнечных лучей. Ведь мы имеем дело с одинаковым типом излучения, как днем, так и ночью, как в отношении звездного света, так и пламени крошечной спички в наших руках. Последствия не были бы столь плачевны, если бы дело касалось солнца. По крайней мере, мы бы страдали только в дневное время. Я склоняюсь к мысли, что это катастрофа более глобального масштаба.

Оптимизм настоящего первооткрывателя, до сих пор поддерживавший в нем силы, теперь совершенно покинул старика, отступив перед суровой правдой фактов:

– Несчастный умалишенный идиот! – вскричал он, внезапно ударив себя ладонью по лбу. – Безумный мечтатель! Человечество обречено на смерть, а ты копошишься в старых стекляшках!

Тяжелые сдавленные рыдания сотрясли его плечи.

– Я не выдержу этого! – стонал ученый. – Соберемся все вместе. Объединим наши ничтожные жизни, прежде чем все мы сгинем во мраке.

Мейраль слушал его с сочувствием, понимая, что страшные прогнозы касаются его самого, сопереживая и себе, вместе с тем, и многочисленным народам планеты, ставшей в одночасье такой хрупкой и родной.

– Конечно, – ответил он, – надо быть вместе. Вам больше нельзя оставлять своих… даже на время. Это просто жестоко!

– Катрин! – позвал старик.

Явилась служанка и, хмуря лоб, уставилась на профессора. В желтом освещении комнаты на ее перепуганном лице заметнее проявлялись мелкие морщинки, и от этого она казалась гораздо старше своих лет.

– Передайте мадам Веранн, что мы ждем ее здесь вместе с детьми. Позовите также Берту и Сезарину, – ласково обратился к ней профессор. – И вы, если хотите, можете остаться с нами…

– О да, месье, очень хочу! – воскликнула девица, протянув руки навстречу хозяину.

Казалось, какой-то стадный инстинкт руководил в этот момент ее словами и жестами: она подсознательно прониклась доверием не столько к старику, чей жесткий и нелюдимый характер всегда держал ее в страхе, сколько к загадочным инструментам, собранным на столе и полках в его лаборатории.

– Нет ли писем… газет? – спросил Лангр.

– Ни писем, ни газет. Месье знает, я уже принесла все, что было.

– Как жаль!

– Хотя может быть дневной выпуск … как вчера.

Спустя некоторое время в кабинет вошла Сабина в сопровождении детей и гувернантки. Рыжеватый свет плохо скрывал их бледность. Впрочем, малыши выглядели вполне здоровыми, лишь некоторая вялость проскальзывала в их робких движениях. Зато Сабина сильно осунулась и похудела от тревожных раздумий. У бедняжки совсем не осталось надежды. Годы испытаний в браке с Веранном и драматическая судьба горячо любимого отца надломили ее дух, лишили доверия к людям, но, в то же время, научили терпеливо сносить несчастья. После стольких страданий, выпавших на ее долю, она почти не удивилась мучительной катастрофе, угрожающей человечеству.