— Не терпит, государь.

Людовик выпрямился и с исполненным достоинства видом, который он умел принимать, когда обстоятельства того требовали, объявил:

— Месье де Мирпуа, месье д’Аржансон, месье де Марвиль, проследуйте в мой кабинет и ждите там моих приказаний!

XIII. Маркиз д’Аржансон

Озабоченный и задумчивый король сидел в большом кресле. Напротив него на табурете сидел епископ Мирпуа. Фейдо де Марвиль стоял перед столом, на котором лежал его открытый портфель. Ренэ Луи Войе де Польми, маркиз д’Аржансон, министр иностранных дел, стоял между королем и епископом, прислонившись к высокой спинке большого кресла. Эти четыре особы находились в кабинете короля.

— Государь, — начал маркиз д’Аржансон, — простите меня за то, что я вдруг приехал помешать вашему удовольствию, но обстоятельства серьезны.

— Что случилось? — спросил Людовик XV.

— В Париже, государь, происходят самые странные вещи.

— Опять?

— Вашему величеству известны все донесения о Петушином Рыцаре, об этом человеке, которого никак не могут ни отыскать, ни схватить?

— Я знаю все. И знаю, кроме того, — ответил король с заметным неудовольствием, — что, будучи возмущенным присутствием в столице моего королевства отъявленного разбойника, я приказал начальнику полиции арестовать его в течение десяти дней.

Де Марвиль низко поклонился.

— Государь, — сказал он, — я сделал все, что мог сделать преданный подданный и верный слуга. Если мне не удалось исполнить ваше приказание, то лишь потому, что это оказалось невозможным.

Начальник полиции снова поклонился, на этот раз еще ниже, и промолчал.

— Государь, — продолжал маркиз д’Аржансон, слушавший Фейдо с явным нетерпением, — я умоляю ваше величество удостоить меня вниманием на несколько минут.

— Говорите, маркиз, — кивнул король.

— Государь, тридцать первого января, то есть три недели назад, в продолжение двадцати четырех часов в Париже случились четыре происшествия, равно и необычные, и важные. Первое — похищение и попытка убийства Сабины Дажé. Второе происшествие — пожар в особняке Шароле. Тут сомневаться не приходится — особняк поджег Петушиный Рыцарь, предварительно его ограбив. Письмо Рыцаря, письмо столь остроумно дерзкое — которое вы читали, государь, — явно показывает, кто совершил это преступление.

— О, если бы Петушиный Рыцарь нападал только на графа де Шароле, — сказал Людовик, — я предоставил бы им обоим возможность бороться и не занимался бы ни тем, ни другим.

— К несчастью, государь, Рыцарь занимается не только графом. Тридцать первого января — ваше величество, вероятно, это помнит — я узнал, что агент Польши, посланный к его высочеству принцу Конти, должен прибыть инкогнито в Париж ночью через Венсенскую заставу.

— Итак, — продолжал д’Аржансон, — получив это известие как министр иностранных дел, я должен был принять меры. Я поручил месье Фейдо де Марвилю арестовать этого польского агента так, чтобы тот не смог встретиться ни с кем. Вашему величеству известно, что случилось. В карете при задержании находился мужчина, а из нее вышла женщина. На другой день польский посланник приехал ко мне требовать немедленного освобождения его соотечественницы, которая, как он утверждал, являлась графиней Потоцкой. Графиня осталась в Париже и принята в лучшем обществе. Ничто не подтвердило политического обвинения, предъявленного ей; согласно полученному мной донесению, польский агент направлялся в Париж с полномочиями звать на польский престол принца Конти, что было бы очень важно, но, повторяю, ничто не подтвердило этого обвинения.