Поначалу давал волю рукам — то ущипнет, то шлепнет. Потом заметил, как Агния ожгла его взглядом — не полный чурбан, что есть, то есть. И говорит: не бойся, мол, это у меня привычка такая. А спать с тобой не собираюсь, дело с удовольствием никогда не смешиваю. Я, говорит, тебе столько денег плачу не за это. Вот такая вот логика. На том и порешили. А за эти два года Агния над манерами шефа как следует поработала. Не то чтобы стал он приличным человеком, но частично цивилизовался. В общем, с ним вполне можно ладить.

— Ка Чезаре! — объявил лодочник, и лодка мягко ткнулась в пристань. Агния подняла глаза, увидела дворец — поблекшая терракотовая штукатурка, стройная колоннада, узкие стрельчатые окна. Прелесть затянувшегося увядания. Дворец был прекрасен, как бывают прекрасны начинающие увядать красавицы, сохранившие стройность и грацию прежних дней, но приобретшие неповторимое печальное очарование.

Агния оглянулась на Борового. Шеф, понятное дело, не смотрел на дворец, он что-то читал в своем айфоне. Почувствовав, что лодка остановилась, он встрепенулся, поднялся, тяжело перешагнул на мостки и пошел вперед, не оглядываясь на свою спутницу. Агния перехватила насмешливый взгляд лодочника, пожала плечами, фыркнула и последовала за шефом.

Она легко перебежала на пристань, подошла к дверям дворца, нагнав возле них шефа.

Перед дверями стоял швейцар, облаченный в шитый золотом камзол восемнадцатого века, напудренный парик и башмаки с пряжками. Он произнес что-то с изысканным высокомерием слуги. Боровой оглянулся на Агнию, спросил, отвесив тяжелую губу:

— Чего хочет этот орангутанг?

— Всего лишь наше приглашение.

— Так бы и говорил! — Боровой полез в карман, достал сложенный вдвое листок. Агния поморщилась — приглашение было отпечатано на драгоценной бумаге ручной работы, с тончайшими золотыми нитями, и так обращаться с ним мог только варвар… А впрочем, кто же Боровой, как не настоящий варвар?

Швейцар взглянул на приглашение, ничем не показав своего неодобрения, поклонился и распахнул двери.

Боровой, в своей обычной манере, прошел вперед.

Агния последовала за ним.

Они оказались в просторной колоннаде первого этажа. Как во всех старых венецианских дворцах, которые здесь называют не палаццо, как повсюду в Италии, а особым словечком ка, первый этаж Ка Чезаре был непригоден для жизни. Неумолимо поднимающаяся темная вода лагуны плескалась уже у самых ног, драгоценная роспись стен осыпалась и покрылась плесенью. Так что, войдя во дворец, каждый посетитель должен был сразу подняться по парадной лестнице на второй этаж, в главный парадный зал.

Здесь уже кипела жизнь. Почти все участники аукциона собрались и теперь прохаживались, здороваясь со знакомыми, негромко переговариваясь, обмениваясь комплиментами и ничего не значащими замечаниями. Между гостями сновали слуги в таких же, как швейцар, золоченых камзолах, разнося шампанское и канапе.

Агния осматривалась по сторонам.

А здесь было на что посмотреть!

Стены зала покрывали божественные росписи восемнадцатого века — возможно, кисти самого Тьеполо. Неумолимое время и безжалостная сырость повредили эти росписи, но это им только шло, и сквозь патину они казались еще прекраснее.

Стены между росписями украшали старинные шпалеры — тканые ковры, которые многие по незнанию называют гобеленами. Агния была профессионалом и знала, что гобелены — это изделия только французской мастерской семьи Гобелен.