|
Поистине, он не сердится на их способы утешения и на их неблагодарность. Пусть будут они выздоравливающими и преодолевающими и пусть создадут себе высшее тело! Не сердится Заратустра и на выздоравливающего, когда он с нежностью взирает на свою мечту и в полночь крадется к могиле своего Бога; но болезнью и больным телом остаются для меня его слезы. Много больного народу встречалось всегда среди тех, кто предается грезам и одержим Бо-гом; яростно ненавидят они познающего и ту самую младшую из добродетелей, которая зовется – правдивость. Они смотрят всегда назад, в темные времена: тогда поистине мечта и вера были другими вещами, неистовство разума было богоподобием, а сомнение грехом. Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтобы в них верили и чтобы со-мнение было грехом. Слишком хорошо знаю я также, во что сами они верят больше всего. Поистине, не в потусторонние миры и искупительные капли крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное тело смотрят они как на вещь в себе. Но болезненной вещью является оно для них – и они охотно вышли бы из кожи вон. По-этому они прислушиваются к проповедникам смерти и сами проповедуют потусторонние миры. Лучше слушайтесь, братья мои, голоса здорового тела: это – более правдивый и чистый го-лос. Более правдиво и чище говорит здоровое тело, совершенное и прямоугольное; и оно гово-рит о смысле земли. – Так говорил Заратустра. О презирающих тело К презирающим тело хочу я сказать мое слово. Не переучиваться и переучивать должны они меня, но только проститься со своим собственным телом – и таким образом стать немыми. «Я тело и душа» – так говорит ребенок. И почему не говорить, как дети? Но пробудившийся, знающий, говорит: я – тело, только тело, и ничто больше; а душа есть только слово для чего-то в теле. Тело – это большой разум, множество с одним сознанием, война и мир, стадо и пастырь. Орудием твоего тела является также твой маленький разум, брат мой; ты называешь «ду-хом» это маленькое орудие, эту игрушку твоего большого разума. Я говоришь ты и гордишься этим словом. Но больше его – во что не хочешь ты верить – тело твое с его большим разумом: оно не говорит Я, но делает Я. Что чувствует чувство и что познает ум – никогда не имеет в себе своей цели. Но чувство и ум хотели бы убедить тебя, что они цель всех вещей: так тщеславны они. Орудием и игрушкой являются чувство и ум: за ними лежит еще Само. Само ищет также глазами чувств, оно прислушивается также ушами духа. Само всегда прислушивается и ищет: оно сравнивает, подчиняет, завоевывает, разрушает. Оно господствует и является даже господином над Я. За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более могущественный повелитель, неве-домый мудрец, – он называется Само. В твоем теле он живет; он и есть твое тело. Больше разума в твоем теле, чем в твоей высшей мудрости. И кто знает, к чему нужна тво-ему телу твоя высшая мудрость? Твое Само смеется над твоим Я и его гордыми скачками. «Что мне эти скачки и полеты мысли? – говорит оно себе. – Окольный путь к моей цели. Я служу помочами для Я и суфлером его понятий». Само говорит к Я: «Здесь ощущай боль!» И вот оно страдает и думает о том, как бы больше не страдать, – и для этого именно должно оно думать. Само говорит к Я: «Здесь чувствуй радость!» И вот оно радуется и думает о том, как бы почаще радоваться, – и для этого именно должно оно думать. К презирающим тело хочу я сказать слово. То, что презирают они, не оставляют они без призора. Что же создало призор и презрение и ценность и волю? Созидающее Само создало себе призор и презрение, оно создало себе радость и горе. Сози-дающее тело создало себе дух как длань своей воли. |
