Финансист был мертв. Еще вчера он разговаривал, смотрел в глаза стражникам, пытался поймать взгляд палача. Но, что скрывать, в ночь смерти короля он уже знал, что будет именно так. Знал. Хоть и боролся. Сильные при прошлом монархе всегда падают при монархе новом. Людовик не стал продолжать линию отца. Доменик нахмурился. В это мгновение, стоя рядом с лучшим доказательством, что все покатилось к чертям, Железный король не чувствовал ничего. Он был жестоко болен бессмертием, и с каждым днем конкретные дни растворялись в постепенно расширяющимся потоке той вечности, в которую его привел Юлиан. И в этой вечности уже не оставалось места для переживаний. Или он просто пытался найти успокоение в этой простой мысли.

Присутствие постороннего Доменик почувствовал за миг до того, как услышал окрик.

  Э! Стоять!

Он поправил капюшон и обернулся. Стражник стоял, схватившись за меч. Меч?

  Кто таков будешь? Поди прочь, здесь нечем поживиться.

  А поговорить со старым другом? – Доменик откинул капюшон и посмотрел человеку в глаза.

Тот поднялся по лестнице и теперь стоял в нескольких шагах, держа оружие наперевес. Естественно, в этом мрачном человеке он не узнал короля. Странные глаза тускло поблескивали при свете внезапно проснувшейся луны. Кожа казалась медной. Он был похож на статую, изваяние из тех, которыми украшают королевские надгробия в базилике Сен Дени – стражник был там, когда хоронили Филиппа Красивого.

Доменик усмехнулся про себя – он слышал мысли человека так хорошо, будто тот проговаривал их вслух. Юлиан ошибся – способности развивались быстрее. Но он все еще боится солнца!..

  Я позову на помощь!.. Матерь Христова…

Договорить не успел. Оторванная одним движением голова описала широкую дугу и рухнула у противоположной стены Монфокона, ударившись о тело убийцы, повешенного четыре месяца назад. Извивающийся труп упал к ногам Доменика, обрызгав его кровью. Он не любил кровь. Как то Юлиан привел ему человека. Не понравилось. А вот страх… мгновение страха, который пережил стражник, принесло слишком большое удовольствие.

Доменик прищурил глаза. Их тут четверо. Теперь трое.

  Считай это прощальным даром, Ангерран.

***

Король Филипп IV

Венсенский лес,

Лето 1307

Филипп устремил на распорядителя охоты неподвижный взгляд темно синих глаз. Тот замер, вытянувшись по струнке. За годы службы он никак не мог привыкнуть к этой королевской привычке – смотреть в глаза, не мигая и ничего не говоря. Король будто давал возможность оправдаться, но на самом деле мог думать об отвлеченных вещах. А сейчас его думы были мрачнее, чем обычно. Значит, за черной меланхолией вполне может последовать вспышка гнева.

  Ваше величество, мы все подготовили,   продолжил распорядитель. – Олень. Несколько кабанов. Егеря потрудятся во славу вашего величества. Вы будете довольны.

Филипп молчал. Охота. Что за напасть. Еще час назад он думал об отдыхе, а сейчас мечтал вернуться в Фонтенбло и поработать. Тамплиеры занимали все его силы. Все его думы были сосредоточены на одной цели – ему нужны деньги. Деньги, которые можно направить на укрепление абсолютной монархической власти во Франции. К черту феодалов, к черту парламенты, советы и всяческие попытки ограничить власть монарха. Для Франции один путь – вперед, невзирая на препятствия, с сильным правителем во главе. Залог успеха – последовательность управления. Король хотел быть уверен в том, что все предпринимаемое им не зря.

Филипп разработал план, который уже начал претворять в жизнь. И сейчас чувствовал себя, как гончая, которая напала на след, но ее сдерживают. Она рвется с цепи в бесплотном стремлении помчаться за зверем, вцепиться в него зубами и получить одобрение. Филиппу не нужно было одобрение. Он хотел великого будущего для своей страны.