Как заломал несчастную Светку. Как заломал рафинированного аристократа Загорского. Но я ему не девочка и не Загорский: у меня воспитание вологодское, так что рога ему запросто поотшибаю. Самсонов, наверное, что-то прочитал в моем взгляде, потому что хмыкнул, подводя черту под нашим с ним противостоянием, но только на сегодня.
— Достаточно, потешились, — сказал он и извлек из кармана толстенную пачку купюр.
И на глазах у нас разделил ее на пять равных частей.
— Забирайте!
Демин взял деньги первым, потом Светлана, и только я замешкался.
— Бери, — сказал мне Самсонов. — У нас все по-честному. Заработал — получи.
Наверное, такое происходило у них после каждой съемки. Я взял деньги. И спросила
— А где расписаться?
Демин с Самсоновым переглянулись, после чего Самсонов сказал со смешком:
— Я все-таки не ошибся, когда брал тебя на роль «придурка».
Это было обидно, но обижаться не на кого — сам нарвался. Светлана еще раз незаметно положила ладонь на мое колено. К счастью, вернулся Загорский. Причитающиеся деньги он взял со стола небрежным жестом человека, привыкшего легко их получать и так же легко тратить. Демин уже выскочил из комнаты, Самсонов отвернулся к окну и потягивал из высокого стакана пиво.
— Что вы видели в Москве, Женя? — спросил у меня Загорский.
Он опустился на стул и закинул ногу на ногу.
.— Практически ничего. На Красной площади был, на Тверской улице.
Загорский почти незаметно, одними глазами, улыбнулся, но в его едва угадываемой улыбке не было ничего обидного. В этом и заключается, наверное, отличие аристократов от плебеев. Аристократы не способны обидеть.
— Это не та Москва, Женя. Настоящая Москва глубже, тоньше, духовнее. Вы видите фасад, а я покажу вам этот город изнутри.
— Как Гиляровский да? — проявил познания я.
Загорский кивнул:
— Да. Но только Гиляровский показывал Москву с грязью.
— Он показывал ее такую, какая она есть — подал голос Самсонов.
— Грязь находишь там, где ее ищешь.
— Не тебе судить, — с неожиданной бесцеремонностью бросил Самсонов.
Я взглянул на Загорского. Он сохранил на лице выражение невозмутимости, но мне показалось, что я заметил досаду.
Светлана поднялась из-за стола.
— Вы возвращаетесь в город? — спросил я.
— Да. Могу и тебя подбросить.
— Ты пьяна, — сразу вмешался Самсонов. — Так что едешь до первого инспектора.
— Неужели вы не вызволите меня, если я попадусь?
— И не подумаю. Посмотришь, каково оно там.
— «Там» — это где?
— В. камере, милая.
Я подумал, что нам и вправду не следовало бы рисковать. Но Светлана решила иначе.
— Так ты едешь?
И чтобы не услышать вопроса: «Ты боишься?» — я поднялся и мужественно пошел следом за ней. Шел и спиной чувствовал насмешливый самсоновский взгляд.
Мы прошли через комнату, в которой спал Кожемякин. Он лежал на диване, одна рука его свесилась до пола. И опять мне в глаза бросилась татуировка: «СЛОН». Наверное, так его называли в детстве.
— Если боишься, можешь не ехать со мной, — великодушно предложила Светлана.
— Если хочешь, я могу сесть за руль, — так же великодушно ответил я.
Она заглянула мне в глаза, улыбнулась и потрепала меня по щеке. У нее была теплая и ласковая ладонь.
— Хорошо, что ты у нас появился.
— Неужели? — изобразил я удивление.
— Да.
Ее ответ прозвучал совершенно серьезно. Наверное, ей было очень неуютно в этой компании.
Выехали на шоссе, Светлана разогнала машину. |