Путивцев отложил в сторону текст завещания.

В советских листовках последних дней войны писалось:

«Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, государство германское остаются…»

Прошло тридцать лет после войны. На германской земле существуют два немецких государства… Но в мир время от времени являются новые гитлеры, которые, как и Гитлер, пытаются манипулировать судьбами целых народов, как игральными картами… Да что там народами… Всей планетой!

Неужели все пережитое, смерть стольких людей — все напрасно?!

Неужели горькие уроки прошлого будут преданы забвению?!

Владимир Михайлович подошел к окну и раскрыл его.

Из окна хорошо были видны Бранденбургские ворота, подсвеченные снизу прожекторами, и рейхстаг. Над Бранденбургскими воротами развевался флаг Германской Демократической Республики, над одной из башен рейхстага, который был уже по ту сторону границы, свисал флаг ФРГ! Купол рейхстага сняли двадцать лет назад якобы для ремонта. Как хотелось бы некоторым вытравить из памяти народов незабываемый, победный май сорок пятого года!

Два мира стояли здесь лицом к лицу.

Было уже около одиннадцати. Владимир Михайлович оделся и спустился вниз.

Пошел обычным своим маршрутом: по Унтер-ден-Линден к Бранденбургским воротам. Потом свернул на Отто Гротевольштрассе, бывшую Вильгельмштрассе, где некогда размещались министерства иностранных дел гитлеровской Германии, старая имперская канцелярия и подземный бункер под ней из двадцати девяти жилых и служебных комнат.

Все это было взорвано вскоре после войны. Теперь на этом месте высился небольшой холм.

В шестьдесят девятом году, возвращаясь из ФРГ, перейдя зональную границу, Путивцев вышел на Отто Гротевольштрассе. Зеленый холм на месте бывшего бункера отделяла тогда от дороги низенькая изгородь. Владимир Михайлович перешагнул через нее. Взошел на холм — зеленый островок среди горячего асфальта. Приятно было опуститься на зеленую траву, снять туфли: за день он очень устал, надо было дать отдых ногам.

Поистине удивительна жизнь!.. Мог ли думать он, мальчишка, номер 47704, узник «Спорт-Паласта», которому, как и другим узникам в третьем рейхе, рано или поздно был уготован крематорий, мог ли он предполагать тогда, в лагере, что настанет время, когда он приедет сюда и будет сидеть на «могиле фюрера»?..

Фоссштрассе, куда вышел Путивцев и где прежде была новая имперская канцелярия, упиралась в границу с Западным Берлином.

Путивцев пошел в обратную сторону, к Александерплац.

Погода стала портиться. Молочная кисея окутывала город.

Возле телевизионной башни на Александерплац тоже было безлюдно. Изредка только мелькнут фары машин — светлые или желтые. А следом — красные, задние огоньки, как глаза морских животных.

Туман скрадывал очертания домов, все было размыто, будто шел не по улице, а по морскому дну. Это впечатление еще усиливалось оттого, что вверху висела, светясь, крутящаяся часть — ресторан телевизионной башни. Основание ее тоже скрывала молочная пелена. Только прожекторы вверху вращались, как бы выискивая, вынюхивая что-то…

Владимир Михайлович вспомнил Азовское море…

Перед самым отъездом в Берлин он был на взморье.

Стоял теплый октябрьский погожий день. Вода, однако, уже дышала не летней прохладой.

Сначала они шли по основному руслу, потом начались гирла Дона: протоки, заросшие камышом — зеленым и желтым, хрупким, перестоявшим.

Неожиданно перед носом катера простор как бы расступился — вышли в открытое море.

Вдали в серо-голубой вечерней дымке виднелись Таганрогский мыс, казавшиеся издали ажурными портовые краны на его оконечности.