Вдали в серо-голубой вечерней дымке виднелись Таганрогский мыс, казавшиеся издали ажурными портовые краны на его оконечности.

Как огромные сигары, дымили трубы металлургического завода.

Рыжим, осенним отсвечивали справа и слева глинистые берега с пожелтевшей лебедой. Пятнами на них выделялась серебристо-пыльная полынь.

Солнце только что зашло, но часть неба и моря была окрашена розовым. Розовый цвет быстро тускнел.

Моторист развернул катер и повел вдоль берега. Теперь пенистый след за ним как бы делил море на две половины: слева гладко-глянцевитая вода отсвечивала все еще розовым, а справа по ходу лежали светло-голубые тона, постепенно, в сторону берега, темнеющие. Камыш на берегу казался уже совсем темным.

Снова повернули. В протоку вошли по черной воде. За кормой, однако, на бугристой пенистой водной дорожке все еще поигрывали блики розоватого.

И до того все это вдруг ощутимо представил, вспомнил, увидел Путивцев, будто в мгновение ока перенесся за тысячи километров из Берлина домой.

«Сейчас приду и закажу Таганрог», — решил он.

Что он скажет? Разве это имело значение? Скажет: «Мама! Это я…»

Ему нестерпимо, до боли захотелось услышать голос матери, голос Родины.

Таганрог — Ростов-на-Дону — Берлин — Росток

1972—1981