Он вспомнил нераскрытую февральскую кражу из центрального универмага — она случилась, когда он был в отпуске, — но там было по-другому… «Надо еще искать преступника в Шувалове, может, кто-нибудь его вспомнит! Может, сразу скажут: «Да это ведь вот кто!»

Мимо Ратанова все чаще и чаще стали проходить люди, и вдруг он заметил, что все это время ходит взад и вперед от угла дома к углу, что с двух балконов за ним наблюдают несколько человек, а вслед за ним, почти вплотную, ходят от угла к углу маленький мальчик и девочка лет пяти. Он взглянул на часы — была уже половина девятого. Он вспомнил об Ольге Мартыновой, об Игорешке, о траурных венках и повязках и почти бегом побежал к машине.

В дверях горотдела он столкнулся с Шальновым.

— Рубашку нашли. Всю в крови. По всем приметам — рубашка-то Джалилова. Зря его отпустили — Веретенников прав. Какой-то спекулянтке поверили… Шувалове она зачем-то приплела… Венок наш Рогов понесет и Тамулис. Сами попросили… Последний долг.

Ратанов вдруг услышал в голосе Шальнова слезы.

Но разговаривать было уже некогда — по лестнице в окружении милиционеров спускался маленький, чистенький, серьезный Игорешка Мартынов.

Город хоронил Андрея Мартынова.

Был почетный караул, траурные венки и повязки.

На грузовике с откинутыми бортами, на руках у молодой женщины сидел маленький мальчик и смотрел на музыкантский взвод.

А за ровным прямоугольником синих форменок по тротуарам и мостовой шли люди. Те, кто знал Андрея Мартынова, с кем он учился в университете, с кем играл в футбол, для кого не спал ночами.

Шли хмурые, расстроенные ребята с гражданского аэродрома, депутаты горисполкома, рабочие самого крупного комбината — имени Ленина, первые потребовавшие расстрела убийцы, шли воспитанники детской воспитательной колонии, студенты, журналисты.

И дружинники, которые хорошо знали Андрея.

И люди, которые до этого дня ничего не слышали о Мартынове.

Шли и те, кто думал, что жизнь дается человеку всего один раз и поэтому никогда не надо лезть на рожон.

Был траурный митинг и прощальный салют.

И красная звезда на фанерном обелиске.

Вечером Ратанов зашел в кабинет Мартынова. Дощечку с его фамилией уже сняли, а за столом Андрея сидел Гуреев. Тамулиса и Баркова не было. На столе перед Гуреевым громоздилась пирамида разноцветных картонных папок, бланков и неразобранных бумаг. Перебираясь в другой кабинет, Гуреев взял с собой свой письменный прибор, черную пластмассовую пепельницу, настольный календарь. И все это вместе со множеством ручек, разноцветных карандашей, скрепками и кнопками лежало на стуле рядом с письменным прибором Андрея и его настольным календарем. А фотографии, что лежали у Андрея под стеклом, Гуреев положил пока на стол Тамулиса: Ольга с Игорешкой на фоне белого парохода и вид заснеженной деревенской дороги.

Ратанов взял со стола фотографии.

— Жалко Андрюшу…

В горле сжало. Ему вдруг захотелось услышать голос Гуреева.

— Да, — подумав, сказал Гуреев, — глупая смерть.

Егоров и Барков на кладбище не попали. Ратанов был неумолим. Он послал их в Шувалово — убийца, несомненно, бывал в Шувалове, если знал Настю Барыгу.

Машина подбросила их к разъезду. Там они пересели в дрезину. Стальная нитка узкой колеи тянулась через леса к северу. Егоров быстро заснул и тяжело храпел, привалившись к плечу Баркова.

А Барков, засыпая, смотрел в окно. Совсем рядом сплошной стеной стоял лес. Проплывали мимо высокие штабеля деловой древесины, груженые лесовозы, тракторы.