— Я был где-то здесь в прошлую субботу, — поздоровавшись, объясняет Валерка, — но не помню, в какой даче… Кажется, вот в этой… И оставил магнитофонную пленку.

— На этой даче вы быть не могли, — улыбается девушка, — здесь живут престарелые муж с женой. Может, там?

Она показывает через дорогу.

— Помнится, они говорили, что ездили отдыхать под Москву, в какой-то дом отдыха…

У девушки приятное загорелое лицо, руки с выгоревшим седым пушком.

— Все ясно. Вы были в шестьдесят седьмой даче. Там живут ребята, студенты. Они действительно в июне ездили в пансионат, под Москву. Вон та дача… Найдете сами?

Шотландская овчарка смотрит на Лоева неприязненно, ворчит.

— Джерп! — укоризненно говорит ей девушка. Собака умолкает и подозрительно косится на Валерку.

Девушка и собака наблюдают, как он закрывает за собой калитку и идет по улице. Потом они возвращаются на террасу. В угловой даче заводят магнитофон. Чистый стереозвук четко передает тихий, чуть звенящий ход каравана. Не спеша, монотонно бредут по песку животные, тоскливо поет погонщик…

«Когда на душе тревожно, — поделился как-то с Валеркой Барков, — думай о своем дыхании. Обрати внимание, из каких ощущений складывается цикл «вдох — выдох»… Верное средство!»

Когда Барков вернулся в отдел, Тамулиса еще не было. На столе лежала записка:

«Звонила Галя».

С того воскресного дня они больше не виделись.

«Скорее бы Тамулис вернулся», — подумал Герман.

Он оставил Тамулису на столе записку и уехал в онкодиспансер: рецепт, выписанный Волчаре, так и оставался загадкой.

Барков уже обошел главных врачей и заведующих больницами, аптеки, всех старых специалистов. Теперь он встречался с молодыми врачами. В окошке регистратуры ему посоветовали поговорить с Фелицатой, оказавшейся, несмотря на свое древнее имя, молоденькой застенчивой девушкой. Посмотрев на рецепт, она, глядя Баркову куда-то между носом и подбородком, негромко сказала: «Это Сашка Урин писал, практикант. Он начал практику в первой больнице, а потом несколько дней был на практике у нас».

— Вашу руку, доктор, — высокопарно произнес Барков, — спасибо.

Рука юной Фелицаты оказалась неожиданно жилистой, а пожатие довольно крепким.

Этот последний день августа был для него самым удачным за все лето. Случилось так, что именно на эти дни Урин приехал в город к отцу и уже примерно через час сидел в приемной дежурного автоинспектора, куда его вызвал Барков: брат Урина гонял на мотороллере, не имея прав.

Урин сидел на диване, высокий, на вид какой-то очень «свой», доступный, с открытыми светло-серыми сообразительными глазами. Его глаза быстро следили за всем, что происходило вокруг него, и, казалось, что он сразу схватывает и разгадывает больше, чем ординарный свидетель. Он приехал в милицию на мотороллере и теперь поигрывал защитными очками и щегольским дымчатого цвета беретом.

Барков и по его просьбе Рогов дважды проходили по коридору мимо кабинета автоинспектора, чтобы еще раз взглянуть на Урина и решить, с кем Баркову придется иметь дело. Потом у Баркова появилась одна идея.

Он вырвал из однотомника Шейнина рассказ «Ночной пациент» — о враче, оказавшем первую помощь раненому бандиту, спрятал рассказ в карман и, проходя мимо Урина, тоном гостеприимного хозяина сказал:

— Придется еще минут десять посидеть. Вы не спешите?

— Нет, — сказал Урин, — десять минут можно.