Джимми Ичхоук не задерживался на одном месте достаточно долго. У меня не было ни свидетельства о рождении, ни сертификата о прививках, ни постоянного адреса. И Джимми очень переживал по этому поводу, хоть я тогда и не знала об этом.
Он старался дать мне все самое лучшее и делал это так, как умел. Например, когда я была совсем маленькой, Джимми смастерил для меня пару игрушек из древесины, оставшейся после работы. Одним из моих самых ранних воспоминаний является наблюдение за тем, как он работает. Этот процесс всегда завораживал меня. Я с восхищением смотрела на то, как мнется и изменяется древесина от его прикосновений. Казалось, Джимми всегда знал, каким должен быть конечный результат, точно он мог видеть, что скрывается за твердым слоем коры, точно дерево само вело и направляло его. И когда он останавливался, он садился позади меня и мог просидеть так очень долго, неотрывно смотря на неоконченную скульптуру. И если в этот момент работа и продолжалась в его голове, я все равно никогда не могла разгадать его замыслов. Он жил на деньги, вырученные с продаж его поделок в туристических магазинах, а однажды у него даже состоялась целая выставка. Джимми знал нескольких человек, держащих магазины на западе, и мы ездили от одного к другому, выживая на то немногое, что удавалось заработать. Да, это не были несметные богатства. Но я никогда не голодала, никогда не мерзла и не припомню ни одного момента, когда я была бы несчастна.
Не зная о том, что бывает по-другому, я никогда не чувствовала себя одиноко. Воспитанная в тишине, я никогда не ощущала потребности чем-то ее заполнить, когда оставалась одна. Бывало, что Джимми оставлял меня на несколько часов, словно хотел немного отдохнуть от возложенных на него родительских обязанностей. Но он всегда возвращался. До того дня, когда его не стало.
Он жил преимущественно в теплых краях — Аризона, Невада, Южная Юта и Калифорния. Это несколько облегчало нашу жизнь. Но в тот день было особенно жарко. Джимми ушел рано утром, бросив на прощание, что будет поздно. Он не стал брать машину, оставил ее около трейлера. У него был пес по имени Икас, что в переводе с индейского означало «черепаха». Икас был медлительным, слепым и спал круглые сутки, так что имя вполне себя оправдывало. В то роковое утро Джимми взял Икаса с собой. Обычно мы с ним оставались вдвоем, но в тот день Икасу пришлось неохотно последовать за хозяином. Я старалась чем-то себя занять. Настолько, насколько могла занять себя десятилетняя девочка, не имеющая компьютерных игр, телевизора или подружек для игр. Я работала с деревом, а Джимми разрешал мне пользоваться его инструментами.
Утро я провела за шлифовкой небольшой лавки, по форме напоминающей змею. Я сама выстругала её, и Джимми сказал, что получилось неплохо и что мы даже сможем выставить ее на продажу. Это был мой первый опыт, и я работала с особенным удовольствием, несмотря даже на жуткую жару. Мы остановились в районе горы Чарльстон, к западу от Лас-Вегаса. Хотя Джимми хотел разбить лагерь у Махогани, где росли низкорослые вечнозеленые деревья, не имеющие ничего общего с темным деревом, которое люди привыкли ассоциировать с этим местом. Деревья на горе Махогани красные и твердые. Именно с такой породой всегда работал Джимми.
День клонился к закату. Я почувствовала тревогу, хотя и привыкла быть одна. Когда настала ночь, Джимми все еще не было. Я вскрыла пачку с бобами. Слегка поджарила их и выложила на тортильи, которые мы сделали за день до этого. Мне не хотелось есть, но мне нужно было хоть как-то убить время. В конце концов я обнаружила себя рыдающей и проглатывающей еду огромными кусками, почти не пережевывая, так как мой нос был забит, и я не могла дышать.
Однажды Джимми уже оставлял меня одну на ночь. По возвращении домой он вел себя странно и все время спотыкался. Затем он упал на кровать и проспал весь день. Я подумала, что он заболел, и положила холодную тряпку ему на лоб, но он сбросил ее и объяснил, что с ним все хорошо, просто он пьян. |