— Что это вы на меня так смотрите?

Уилсон стоял, запустив руки в карманы и недоуменно искривив брови.

— Ты выглядишь по-другому.

— Ага, — подтвердила я. — Я выгляжу как чучело. Ни макияжа, ни прически и в измазанной одежде.

— Измазанной? — брови Уилсона взметнулись вверх.

— Да-да. Одно из ваших английских словечек.

— Я понял, но знаешь, тебе идет…

— Мне идет измазанная одежда? — Я постаралась сдержать обиду. — Вот уж благодарю покорно, мистер Дарси, — хлопая ресницами, добавила я с акцентом, с каким говорят южные красавицы. — Вы такой же романтичный, как ваше имя.

— Я имел в виду естественность. Ты наносишь слишком много макияжа. — Уилсон передернул плечами и отвернулся.

— Девчонки не должны наносить слишком много теней, — пошутила я, стараясь притвориться, что мне нет дела до его замечания. Я протянула руку к волосам, снимая резинку.

— Расскажи мне, над чем ты работаешь? — Уилсон развернулся и встал возле меня, коснувшись длинным пальцем впадины на деревянной поверхности.

— В том-то и фишка, что я никогда не работаю над чем-то конкретным, — честно призналась я.

— И когда же ты понимаешь, что работа завершена? — Уилсон улыбнулся.

— Это всегда большой вопрос. Когда надо остановиться. Я стараюсь чувствовать скульптуру, над которой работаю. Вдохновение обычно приходит ко мне в процессе творчества. — Я задумчиво прикусила губу. — Как думаете, на что похожа эта работа?

Уилсон пригляделся.

— Если присмотреться, она похожа на виолончель, которую расплавили, точно ириску…

Я не смогла признаться ему, что тоже вижу виолончель. Это было слишком личным, как чувства, которые я испытала в ту ночь, когда впервые услышала, как он играет, и когда поклялась себе измениться.

— Что это? — поинтересовался историк, коснувшись впадины на отшлифованной деревянной поверхности.

— Червоточина.

— Ты уберешь ее?

Я отрицательно покачала головой.

— Скорее всего, нет. Я просто замажу ее шпатлевкой. Иногда одна проблема помогает предотвратить другую.

— Что ты имеешь в виду.

— Эта небольшая дырка, так?

Он кивнул.

— Если я начну резать ее, то может пойти трещина, которая либо расширит дырку еще больше, либо создаст новую. В любом материале есть свои несовершенства, но, честно говоря, если бы дерево было идеальным, оно не было бы таким красивым. И помнится, кто-то как-то сказал мне, что быть идеальным скучно.

— Значит, ты меня все-таки слышала! — заулыбался Уилсон.

— Обычно да, — ляпнула я, не подумав, и тут же пожалела об этом.

— Как ты себя сегодня чувствуешь? — взгляд историка тут же стал серьезным.

Я замерла, расслабляя и напрягая мышцы.

— Как огурчик! — сухо ответила я, не желая говорить на эту тему. На самом деле, утром меня выворачивало наизнанку битый час. Однако десять крекеров и свежий воздух сделали свое дело: теперь я чувствовала себя нормально. Я вновь подумала о том, как много времени мне еще предстоит провести в прокуренной квартире. Это не шло на пользу ни мне, ни тем более малышу. В ту же секунду желудок скрутило, и я подумала, что от части моя непрекращающаяся тошнота связана со страхом.

— Твоя тетя знает о беременности? — в эту минуту Уилсон проявлял прямо-таки чудеса бестактности.