— Ты мерзнешь? Не стесняйся, если хочешь прибавить тепла. Эта квартира не очень-то им богата.

— Уилсон, я не мерзну. В Неваде Август.

— Тогда… почему кресло стоит посреди комнаты? — настойчиво повторил Уилсон.

— Мне нравится слушать, как вы играете по ночам, — тут же призналась я, удивляясь, с какой легкостью смогла это сделать. Вообще-то я не собиралась посвящать его в свой секрет. — Мелодию слышно из вентиляции.

— Тебе нравится моя игра? — Уилсон выглядел шокированным.

— Конечно, — ответила я, пожав плечами так, словно в этом не было ничего особенного. — У вас хорошо выходит.

В данной ситуации слово «хорошо» было явным преуменьшением.

— Я все жду, когда вы исполните что-нибудь из Вилли, — поддразнила историка я.

Уилсон был ошарашен.

— Из Вилли?

— Да, из Вилли, — подтвердила я, стараясь не улыбаться. — Вилли Нельсон — один из величайших авторов песен всех времен.

— Что ж, — произнес Уилсон, почесывая затылок. — Полагаю, я не совсем знаком с его… творчеством.

Он был так сконфужен, что я не смогла сдержать себя и расхохоталась.

— Вилли Нельсон — ветеран кантри-музыки. Джимми любил его. Они даже были чем-то похожи. Только у Вилли кожа была темнее, и выглядел он не таким обтрепанным. А Джимми носил косу и бандану, но при этом у него было полное собрание альбомов Нельсона. Мы постоянно слушали его песни. — Я почувствовала, что больше не хочу смеяться, поэтому резко сменила тему.

— Есть одна композиция, которая мне особенно у вас нравится, — сообщила я.

— Неужели? Напой-ка.

— Я не умею петь, танцевать и читать стихи, Уилсон.

— Ну совсем чуть-чуть, чтобы я понял, о чем ты говоришь.

Я прочистила горло, закрыла глаза и сосредоточилась на мелодии. Она звучала в моей голове, струясь подобно речному потоку. Она была так прекрасна. Набравшись смелости, я воспроизвела несколько нот. Я чувствовала себя умиротворенно и приоткрыла один глаз, чтобы понять понял ли Уилсон, о чем я говорила.

Лицо Уилсона стало пунцово-красным, и все его тело сотрясалось от беззвучного смеха.

— Даже представить себе не могу, что за песню ты напеваешь, дорогая. Может быть, ты споешь еще несколько нот, пока я не пойму, о чем ты?

— Ну вы и… сволочь! — вскипела я, толкнув его, отчего Уилсон стал смеяться еще сильнее. — Я же говорила, что не умею петь. Сейчас же прекратите!

— Да нет же… ты прекрасно поешь, — прохрипел он, отворачиваясь.

В порыве ярости я принялась передвигать кресло с середины комнаты, показывая, что больше не намерена слушать его игру после того, как он смутил меня.

— Ну перестань, прости. Ну хочешь, я тоже сейчас что-нибудь напою, и ты сможешь отыграться? — Он снова установил кресло под вентиляцией. — Садись и подними ноги, — с этими словами, он мягко усадил меня в кресло, устроив мои ноги на подлокотнике. — Я придумал! Сейчас я схожу за виолончелью и сыграю что-нибудь специально для тебя.

— Мне это неинтересно, — соврала я. Одна только мысль о том, что он будет играть для меня, заставляла мое дыхание замирать и вызывала головокружение. К счастью, он не воспринял меня всерьез, рассмеялся и покинул апартаменты. Я слышала, как он поднялся по ступенькам и как захлопнулась за ним дверь его квартиры. Через минуту Уилсон с виолончелью снова был у меня. Взяв один из кухонных стульев, историк уселся напротив меня и достал инструмент из футляра.