— Это все музыка, — прошептала я, надеясь, что он останется рядом еще хотя бы на мгновение. — Вы сыграли мелодию, которая нам нравится.

Уилсон перевел на меня взгляд, наши лица были так близко друг к другу, что не было ничего естественнее, чем коснуться поцелуем его губ. Так просто… и так недостижимо. Самого преподавателя наша близость, казалось, смутила, и он поспешил отстраниться.

— Это та самая песня? — улыбаясь спросил он.

— Да. Кто ее исполняет? — спросила я.

— Боб Дилан.

— Что? — не поверила я своим ушам. — Я думала, что это какой-нибудь Бетховен или что-то вроде этого. Ну и серость же я.

Уилсон легонько стукнул меня по голове смычком.

— Композиция называется «Make You Feel my Love». Это одна из моих любимых песен. Конечно, я играю ее немного на свой лад, но это все равно Дилан, а не Моцарт. Очень лиричная. Послушай. — Уилсон вновь заскользил смычком по струнам, на этот раз сопровождая музыку пением. Его голос был таким же глубоким, как и издаваемая виолончелью мелодия.

— Ну конечно же, — коротко ответила я.

— Что? — не понял он, останавливаясь.

— Вы умеете петь. У вас восхитительный голос. И вы не можете притворяться, что это не так. Господи, вы вообще бываете несовершенным в чем-то? Это так несправедливо.

— Ты не видела меня за вырезанием какой-нибудь красивой вещи из пня, — сухо ответил Уилсон, продолжив играть. А я продолжила слушать, чувствуя, как музыка вдохновляет меня и требует, чтобы я взялась за вырезание.

— Если бы ночью, вы репетировали в подвале, я могла бы слушать вашу музыку и работать. Я бы создала скульптуры ваших мелодий. Мы бы сделали миллионы. И вы были бы моей музой, Уилсон. Кстати, а мужчина может быть музой?

Уилсон улыбнулся, но его взгляд снова заволокло туманом, словно он добровольно жертвовал своей способностью видеть ради моего желания слушать его музыку. Я тоже закрыла глаза, позволяя мелодии нести меня на своих волнах. Час спустя я проснулась в полной тишине. Яблочно-зеленый плед бережно окутывал мое тело, а Уилсон и его виолончель исчезли.

***

После переезда в Пемберли я взяла в привычку добираться до работы пешком. Это не только позволяло экономить на бензине, но и давало некоторую нагрузку. Впрочем, Октябрьская жара и восьмой месяц беременности снова вынудили меня сесть за руль. Однако по понедельникам нужды в машине не было, потому что каждый вечер понедельника в кафе приходил Уилсон. Когда моя смена заканчивалась, я присоединялась к нему, и мы вместе шли домой.

Как-то раз я рассказала ему, что по понедельникам обычно приносила еду Мэнни и Грасьеле, поэтому после их отъезда этот день недели всегда был немного грустным. С тех пор каждый понедельник Уилсон неизменно приходил в кафе. Я изо всех сил старалась не придавать его поступкам значения. Он был ко мне добр и внимателен, и я списывала это на природу его характера. Я никогда не просила его проводить со мной время, никогда не обсуждала это и не обращала на это внимания. Я боялась, что если стану это делать, то уже Уилсон прекратит делать то, что делает.

Моя смена заканчивалась в семь, и в этот понедельник Уилсон пришел точно к ее окончанию. На нем были брюки и закатанная до локтей голубая рубашка. Это была его стандартная форма одежды для школы. Увидев Уилсона, Беф подмигнула мне и отпустила. Я присоединилась к историку с сэндвичем и лимонадом, со вздохом разминая пальцы на ногах и отяжелевшие плечи.

Беф преподнесла Уилсону его стандартный заказ — томаты с сыром-гриль и картошкой фри. Сама хозяйка кафе назвала картофель чипсами, должно быть, для того, чтобы Уилсон чувствовал себя как дома.