И закрутила суета. Коробки, документы. Нужно было все сличить, убедиться, что в накладных все верно. Как же Фокин это дело ненавидел! Как будто года мало. Обязательно надо под конец бюджеты освоить. А ты бегай потом, как в жопу ужаленный! С другой стороны, лучше уж пусть так.

— Осторожней! — рявкнул Гордей.

— Тяжелая зараза, — пропыхтел один из рабочих, снаряжённых ему в помощь главврачом.

— Ничего, — влезла в разговор та самая санитарка. — Труд сделал из обезьяны человека!

Не получив ожидаемого сочувствия, Петрович раздосадованно закатил глаза. Зыркнул то на Серафиму Алексеевну, то на бедную постовую, которая как раз решила перекусить бананом.

— Будете? — смутилась она от такого внимания, протягивая злосчастный банан мужичку. И так смешно это в контексте упомянутых обезьян прозвучало, что Фокин загоготал в голос.

— Нет, но как закончим, чайку с удовольствием, если Гордей Саныч не против?

— Ой, да чего ему против быть? Выпьем. У меня и конфеты есть. У сына отобрала.

— Хороша же мамаша — у сына сладкое отбирать!

— Ну, я пока сильней. А у этого обжоры аллергия. Вот скажите мне, Гордей Александрович, какой идиот придумал дарить детям сладкие подарки?!

Так под веселый щебет медсестричек и таскали ящики. Три мужика: подсобный рабочий, дворник, электрик и… заведующий, собственной персоной. Тот никакой работы не чурался. У себя в отделении он вообще мог все сделать сам: прибить, прикрутить, заменить, оживить, выходить. Неудивительно, что здесь его боготворили. И персонал, и родители его маленьких пациентов.

А потом Фокин звонил, выяснял, когда явятся наладчики. Оказалось — после Нового года. «Ну, естественно. Значит, его задохлики еще потерпят», — злился он. И это еще хорошо, если через месяц все заработает. Почему-то в мире взрослых считалось, что в задержках нет ничего страшного. Может, в обычной жизни и так. А у них, в реанимации новорожденных, время имело совершенно иную ценность. Порой секунды решали все…

— Ой, что-то чайник опять барахлит. Гордей Саныч, одолжите свой? Ну, или хоть кипятку.

— Нет уж, Ань, сама занимайся. Чайник сейчас принесу.

Фокин метнулся к себе, вытащил провод из розетки и пошел к постовой.

— Держи. И не забудь, что нам великая Максим завещала.

— Кто?

— Максим!

— Горький, что ли? — вконец растерялась постовая.

— Да нет. Просто Максим. Певица такая.

— И что же она завещала? — хлопнула ресницами Аннушка, подивившись тому, какие у ее драгоценного шефа, оказывается, удивительные пристрастия в музыке. Ну, ладно она, на дискотеке школьной эти песни включить просила, но Фокин…

— Не потеряй его и не сломай.

— А-а-а, — захохотала. — Да как же я его потеряю? А может, вы потом нашего старичка глянете? Вдруг его починить можно?

— Да я его уже два раза паял, Анют.

— Так что ж делать? Может, скинемся…

Фокин мог бы сказать, что уже предусмотрел этот момент. И купил в подарок коллективу на Новый год хороший чайник с функцией термоса, но не стал. Иначе бы сюрприза не вышло.

— Ну, вроде все! — отчитались мужики, затаскивая последнюю коробку в зал.

— Отлично. Там Анечка уже чайник поставила.

С деловитым видом Гордей еще раз пересчитал коробки, но его сбило с толку раздавшееся за спиной покашливание.

— Петрович? А ты чего чай не пьешь? На тебя конфет не хватило?

— Я это… Хотел… Кхм… Проконсультироваться.

— Я — детский реаниматолог, — напомнил Фокин, указывая на себя двумя большими пальцами.