— Так, а на что жалобы?

Петрович тайком огляделся. И стал расстегивать старенькую рубашку.

— Острая боль у меня. В левой груди…

Фокин удивился, конечно. Подошел, внимательно пропальпировал…

— Я вот думаю… Может, рак это? — продолжал Петрович.

— Рак чего?

— Ну… молочной железы.

— М-м-м… — протянул Гордей, про себя посмеиваясь. — И как оно? Боль обостряется на месячные?

— Чего-о-о? — охренел болезный.

— У мужиков рак молочной железы практически не встречается. Одевайся.

— Так, а диагноз какой? — замялся Петрович, с трудом продевая маленькие пуговички в петельки.

— Скорей всего — ипохондрия. Это когда во всем болезнь чудится. Есть такое?

— Ну, немножко, — отвел глаза мужичок.

— Сходи к терапевту. Сделайте кардиограмму, УЗИ. И если там все нормально — выдыхай. Ты вон сколько добра сегодня перетаскал, и дыхание не сбилось даже. Я лет на двадцать пять младше, и то под конец притомился.

Петрович приосанился, заулыбался. Ну а че? Кому бы не приятно было услышать, что он в свои шестьдесят шесть еще о-го-го?

— Реанимационная бригада. Срочно в третий родзал… — раздался знакомый женский голос по громкой связи. Фокин, ни секунды не медля, сорвался с места и помчал вперед, хлопая по пяткам задниками кроксов.

— Чего тут?

— Экстренные роды. Болезнь Бехтерева у мамочки. Тромбофилия…

— Кустарникова, что ли?

— Она. Мы ее в план через две недели ставили, и вот. Зарожала.

— Весело.

Мальчишка родился нормальный. На таком сроке не каждый сам задышит, но Фокин, конечно, забрал его к себе под наблюдение.

Он как раз выходил из интенсивки, когда заметил у окна приникшую к нему носом женщину. За этим самым окном в инкубаторах лежали его задохлики. И ничего такого в том, что здесь кто-то стоял, не было. Кроме того, что для визитов уже было слишком поздно. Да и эту барышню он, сколько ни пытался, что-то не припоминал, а ведь обычно у него с этим проблем не было. Нормальные родители ему даже успевали примелькаться за то время, что он выхаживал их чад. Процесс это не быстрый, так что…

Будто почувствовав, что на нее смотрят, девушка медленно оглянулась. Ее огромные глаза широко распахнулись, жилка на шее дернулась, а сама она замерла, как мышь под веником. Мелкая. Тощая. Совсем девчонка.

— Здравствуйте. Фокин. Гордей Александрович. Заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии новорожденных. Я могу вам чем-то помочь?

Он сделал шаг. Девчонка сглотнула. И затрясла головой, отчего из-под темного шарфа на ее голове выбились несколько прядок.

— Н-нет. Я уж-же пойду.

— А что вы здесь вообще делали? Время для посещений утром с девяти до двенадцати и с пятнадцати до… Да куда же вы?

Странная какая-то. Опять диковато огляделась и рванула к лестнице. Фокин напрягся. Мало ли, что у этой чокнутой было на уме. А у них и охраны толком нет. В десять шагов преодолев расстояние до двери, Гордей ввалился в бокс. Внимательно проверил всех своих пациентов. Убедился, что все у них было нормально. Шесть мальчиков и четыре девочки лежали чинно в своих инкубаторах и шли на поправку. Макс, Данил, Иван, Ибрагим и, прости господи, Мефодий… Женя — девочка, Катя, София и Алия. Ну и отказник, имя которому так никто и не удосужился придумать. Тот уже в инкубаторе не нуждался.

Фокин выдохнул — все же он не железный. А девчонка и впрямь вела себя как-то странно.