— Брать от жизни все — негигиенично.

— Только прошлый новый год встречали, и вот! Пролетел… — продолжила Ромашова, будто его не слыша. А потом как-то сдулась и рукой махнула: — Да что я распинаюсь? Нашла перед кем! Ты же… бесчувственный. Ты — сухарь! Знаешь что, Гордей Александрович? Иди-ка ты к черту! Нашелся мне праведник.

Дверь за собой Ленка захлопнула с оглушительным грохотом. Фокин хмыкнул, задумчиво растер широкой ладонью заросшую морду и покосился на часы. К черту — не к черту, а домой надо было ехать. Если никто не поймает на подходе, то удастся часов шесть поспать.

Пока грелась машина, он еще раз проведал своих задохликов, переоделся и крикнув: — Ань, я ушел, — побежал вниз.

К ночи пробки рассосались. Доехал быстро — хоть что-то радовало. А вот с парковкой не повезло. Пришлось покружить во дворах, выискивая местечко. Впрочем, в такое время на иное рассчитывать было глупо.

Домой попал только в одиннадцатом часу. Закрыл за собой дверь и, кажется, впервые за этот день остановился, осев на антикварный комод. Царившая в квартире тишина сегодня почему-то раздражала: скребла внутри, липла к уставшему телу, влажно дышала в ухо…

Фокин разулся, повесил парку в шкаф, пройдя в кухню, открыл холодильник. На полке засыхал сыр. И больше ничего не было. Даже яиц. Он совсем забыл, что как раз сегодня планировал заскочить в магазин.

— Твою мать! — выругался Гордей. С надеждой заглянул в морозилку, но и та его ничем не порадовала. Фокин достал телефон в надежде, что еще не поздно заказать доставку из ресторана. А потом залез в душ и долго-долго стоял под обжигающе-горячими струями, вспоминая события минувшего дня. Впрочем, о чем бы он ни думал, мысли все равно возвращались к мамашке его подкидыша. Что это была она, Гордей уже даже не сомневался. И что ей, скорее всего, угрожала опасность — тоже. О том, какие порядки царили в мусульманских семьях, он был наслышан. И тут то, что они жили в якобы светском обществе, вообще ничего не решало.

В дверь позвонили, когда Фокин брился. Тот кабанчиком метнулся забрать заказ, торопливо распаковал коробочки и набросился на еду с жадностью и манерами завалившего мамонта неандертальца. Видела бы его сейчас мама!

Гордей родился в семье дипломатов. В три года он уже вполне сносно владел ножом и вилкой, в пять стал учить арабский, а в семь его какого-то черта записали на танцы. Неудивительно, что в конечном счете он взбунтовался. И вместо того, чтобы пойти учиться на факультет международных отношений, где за ним с рождения было закреплено место, подался в военно-медицинскую академию. А сразу после поехал сначала в одну горячую точку, потом в другую и… Ладно, что толку о грустном?

Фокин доел и, не найдя в себе сил убрать со стола, пошлепал в спальню. Лег, но сон не шел. Перед глазами стояла девчонка. Ее темные глаза с влажной поволокой…

Ну, допустим, выяснить, кто она, ему труда не составит. Можно спуститься в архив, поднять документы, опросить врачей, дежуривших в ту смену. Узнать, по крайней мере, имя беглянки и ее адрес. Другое дело, непонятно, зачем ему это надо. Да и вообще, если она поступила по скорой, данные могли быть записаны со слов, и не факт, что они имели хоть что-то общее с реальностью.

Так ничего конкретного и не решив, Гордей уснул.

А утром было все как всегда. Сбежавший кофе, беготня, пробки. Серый город в праздничных огоньках. Красиво. Уведя из-под носа нерасторопной барышни на Фольце местечко поближе к входу, Фокин лихо припарковался и вышел под сыплющуюся с неба морось. И вот тут он ее увидел… Девчонку, скользнувшую к черному входу. Инстинкты ощерились, Гордей сменил направление (персонал вообще-то заходил через другую дверь) и двинулся за темной фигуркой.