…Но до конца было еще далеко, и следующим вечером, в половине десятого, со свеженьким клеймом предательницы на щеке, я уже прогуливалась возле Университета профсоюзов, бросая косые взгляды на плакат:

«ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР АГЛАИ КАНУННИКОВОЙ. НАЧАЛО В 19.30»

За плечами у меня болтался рюкзак со шмотками на первое время, а на душе скребли кошки: перед самым выходом из дома на меня обрушился телефонный звонок.

Звонила Дарья.

Дарья, вестей от которой я и ждать‑то перестала!

Она начала в своем обычном стиле — с наезда без знаков препинания: куда пропала архаровка я тут рву за тебя задницу пробиваю место поздравляю твоя статья вышла в последнем номере ты понравилась есть серьезное предложение приезжай без проблем поживешь у меня первое время в кройку и шитье пинком под зад тебя ждет Москва ну и как тебе такие новости?

Я выдержала мхатовскую паузу, а потом бухнула, как мне казалось, совершенно нейтральную фразу:

— Я подумаю.

Дарья откликнулась только через минуту:

— Не поняла? Что значит — «подумаю»? После того, что я сказала, ты уже должна быть на вокзале и штурмовать кассу.

— Я понимаю… Но у меня изменились обстоятельства…

— Какие обстоятельства?! Замуж вышла? Или уже родила, не дай‑то господи?

— Нет, но…

— Ты что? Не въезжаешь? — Дарья терпеть не могла, когда ее благородным порывам вставляли палки в колеса. — Место может уплыть…

— Вот если бы через месяц… Через месяц я бы могла сказать тебе точно…

— Через месяц ты будешь нужна только своей швейной машинке. Два дня. У тебя есть всего лишь два дня.

В трубке послышались безапелляционные гудки. Засранка! Ну почему, почему ты не позвонила неделю назад?.. Или хотя бы в понедельник утром?..

Я едва не расплакалась. Все было бы проще, если бы я не согласилась на предложение Аглаи — тогда бы у меня была свобода маневра. Но я согласилась и уже не могу взять свои слова обратно. Потому что обязательность — главная черта моего характера. Наряду с застенчивостью, мнительностью, первым разрядом по шахматам и абсолютной неприспособленностью к жизни. Дарья называет это «синдромом курочки Рябы». По большому счету, я и девственности лишилась только потому, что не смогла сказать «нет» первому попавшемуся подслеповатому мини‑плейбою то ли с мехмата, то ли с геофака.

…Пока я мучилась угрызениями совести и проклинала собственную мягкотелость, из дверей Университета профсоюзов хлынула толпа просветленных фанатов Аглаи. Сама же Канунникова появилась только в начале одиннадцатого. К ней прилагались цветы и эскорт, который состоял из одинаково скучных мужчин и женщин. Аглая сразу же заметила меня и, спускаясь по ступенькам лестницы, бросила:

— Вы пришли. Очень хорошо. Поедете со мной.

И мы поехали.

Сначала был представительский «Мерседес». Потом — «Красная стрела».

А потом — в самом конце пути — Москва, в которую я не чаяла вернуться. И в которую возвращалась самым удивительным образом: по прихоти малознакомой мне женщины, знавшей толк в украденных поцелуях.

Если бы я только знала тогда, чем все обернется!..

…Аглая свила себе гнездо у метро «Аэропорт», в серой «сталинке», выходящей окнами на Ленинградский проспект.

Попасть в гнездо оказалось довольно затруднительным делом: и все из‑за частокола людей, через который нам пришлось продираться.