— Спешить не будем, — отрезал возглавивший это собрание священник, может и бывший всего лишь первым среди равных, но пользующийся у своих коллег непререкаемым авторитетом. — Вполне возможно эта заблудшая душа раскается в своих грехах и примет истинную веру…Или хотя бы вспомнит кого-то, кто сможет выплатить виру за его преступления.

— Не хотелось бы такое спускать, — заметил кто-то из присутствующих, до сей поры молчавшей.

— Не хотелось бы, — согласился с ним монах, проводивший «разъяснительную работу». — Но что делать? Новых военных походов, куда бы нас желали пригласить, в ближайшее время не предвидится. А на пожертвования обители не прожить точно, ведь мало кто осмелится вызвать гнев брахманов после тех погромов, которые они устроили христианам, пока в городе официально никаких властей не было…

— Может попросить нового хозяина города сделать пожертвование? — Предложил интендант. — Он все же наш соотечественник, должен понять…

— Скажи спасибо, что он нас налогами не обложил…А ведь мог бы, расчетливости ему не занимать, плюс наглости у этого чернокнижника на троих хватит, — напоминающее молот распятие исчезло в глубинах рясы, но полировка продолжилась. Только теперь ткань заботливо очищала от малейших следов налета серебряное кадило, топорщащееся во все стороны острыми трехгранными шипами, на бока которых искусные ювелиры заботливо нанесли тексты молитв. Своим собратьям по вере на радость и силам зла на погибель. — Чего там, кстати, слышно по тому публичному жертвоприношению, которое он устроил, осквернив какой-то языческий ритуал? Должен признать, меня этот вопрос волнует очень сильно…

— Если верить нашим информаторам из числа стрельцов, то это было не жертвоприношение. — Заметил интендант, помимо всего прочего заведующий и общением с теми людьми, которые всегда были готовы помочь церкви с её проблемами. Но не бесплатно. — Это были скорее несколько чрезмерные меры по поддержанию дисциплины. Язычники, которых он казнил, хотели принести в жертву парочку женщин на поминальной тризне, но не согласовали ни с кем проведение своего дикарского обряда. И видимо чернокнижнику они чем-то помешали, поскольку он пришел в настоящую ярость…

— Честно говоря, чего-то такого я и ожидал, — кивнул высокий худой священник. — Коробейников любит давать волю своим эмоциям…Тогда когда может себе это позволить. Однако же если бы он действительно задумал устроить нечто гадкое, то никогда бы не стал действовать так открыто и прямолинейно. А мы бы о произошедшем узнали далеко не сразу, да и то не факт…

С грохотом входная дверь распахнулась, явив молодого монаха, тяжело дышащего как загнанная лошадь.

— Там…Он…Брат Ерафим! — Мужчине, которые едва-едва перестал зваться юношей, не хватало то ли воздуха, то ли слов. Однако секунд через пять он все же смог немного взять себя в руки, и заговорил уже более внятно. — Там чернокнижник явился! Весь какой-то взъерошенный и перекошенный! Просит вашей помощи! Талдычит о том, что без нас никак, и следом за ним что-то страшное грядет…

Звякнул пулемет, который специалист по разъяснительной работе достал из-под стола и теперь спешно снаряжал патронной лентой, в то время как бухгалтер уже начал раздавать своим коллегам и братьям по вере пузырьки со святой водой и зажигательные гранаты, казалось бы бесконечный запас которых скрывался в его видавших виды нарукавниках.