Теперь я опять должна искать хорошего мужа. А это же не муж, это так, «для здоровья», какой из него муж? Действительно, какой? Никакой. Не муж. Не муж, нет. Скажут: «Какая пошлость, в клубе на загаженном полу». Как подумаешь, что скажут — хочется пойти и еще раз помыться, только не от загаженного пола отмываться, не от мужчины, нет — от всей этой пошлой риторики, которая так проста, так понятна, так доступна, которая разменивает «мильоны — на рубли».

Я знаю это так хорошо, потому что выросла в этом, потому что жила в этом, потому что и сама способна была с легкостью так рассуждать, если надо. Мне было удобно так рассуждать, в моем маленьком уютном буржуазном глянцевом мире, в моем кукольном доме. Ведь я осуждала Светку — да, сейчас признаюсь, осуждала, и не раз — про себя, и не резко, не жестоко, не окончательно — тихо так, подло, про себя, слегка: ну как же, я замужняя дама, у меня один муж, я ему никогда не изменяла, он у меня первый — а Светка столько мужиков поменяла, столько мужей бросила, у нее вечно «романы». Вот и у меня роман. Боже, какая пошлость! Пусть с компьютерщиком — но все равно, не на светском приеме познакомились.

На светском — можно. Если есть рекомендации от друзей и знакомых, счет в банке, положение в обществе — тогда можно, тогда это общественно одобряемый роман. Если нет — нельзя, только «для здоровья, от отчаяния»? Да плевать я хотела на их «здоровье» и на их «отчаяние»!

Я так хотела, я отдалась чувству впервые в жизни, я позволила себе делать, что хочу, я просто наконец себя отпустила, вырвалась. Я бы не пошла с первым встречным. Он — не первый встречный. Он мне понравился, очень понравился, он был мне близок по духу, был интересен — и я осталась. Я влюбилась, вот что. Остается только одно, одно непреодоленное — перестать вот думать, например, о том, о чем я сейчас думаю. Стать совершенно свободной, внутренне.

И еще одно, к сожалению. Это тоже мое, тоже от Козерога. Чувство безопасности и защищенности. Вот чего хочет Козерог. Всегда, всегда, всегда… И я ищу. Уже ищу. Уже хочу. Уже рада, что мне обещали модем, что мне обещали помочь с работой, уже думаю о нем, надеюсь на… Вот, если я смогу преодолеть в себе это, если смогу — если смогу преодолеть в себе этого проклятого Козерога, эту жажду стабильности и упорядоченности, стабильности, утраченной неделю назад, упорядоченности, разрушенной сегодня ночью… Если смогу. Не знаю, смогу ли. Я подумаю об этом потом.

В девять я была у двери. Конечно, я была у двери, куда же я денусь. Вошла, спустилась нашла его за компьютером. Поздоровалась, «привет-привет», сразу, чтобы не задерживаться, чтобы не было неловких ситуаций, попросила машину и пошла проверять почту. Нашла письмо от Светки и, не читая, отправила ей свое. Потом углубилась в перипетии берлинско-кёльнской эпопеи — самое оно мне сейчас, не думать о своем.

Светка описывала фантастические, а теперь для меня уже не слишком фантастические, приключения. Теперь, пожалуй, я смотрю на них иначе — неделю назад это казалось бы мне бог весть какой экзотикой.

Захлебываясь, она описывала мне все в подробностях. Сперва начала по порядку — как она приехала и как он сразу ее встретил, в аэропорту, и как повез в отель, на регистрацию в фестивальный пресс-центр, потом еще куда-то, где ей надо было быть и сразу с кем-то встречаться и переговариваться, как безропотно возил весь день, а потом велел мыться, переодеваться и повез в ресторан. А потом сразу перескочила на него — и принялась описывать. Какой он, какие у него волосы, глаза, голос, как он ведет машину, как он сказал ей то-то и то-то, как он во всем разобрался, как он ее уже успел от кого-то защитить — и она почувствовала себя защищенной! Как он подал ей где-то руку и как они танцевали на третий день в какой-то пивной, куда она его затащила, и, хотя никто не танцевал, но она очень хотела и он не стал выпендриваться и делать страшные глаза, как поступил бы на его месте любой немец, любой средний европеец, не стал говорить, что это «не принято» и «неприлично»…

В общем, судя по всему, он был просто идеал советской/российской женщины этот Фриц — он «соответствовал канону» и одновременно «нарушал запреты».