|
– Не умрет. Уйдите, уйдите, уйдите! Уйдите все. Оставьте уже, хватит… Спать… Сознание еще минуту пробубнило в ухо и уснуло. Что было дальше, не имеет уже никакого значения. 13 Яркий солнечный свет щекотал ресницы, пробирался сквозь них и рисовал красные круги на сетчатке. Маруся перевернулась на бок и накрыла голову одеялом. Круги немедленно пропали, но теперь проснулись мысли, сначала осторожно, а потом нагло и бессовестно, стали лезть, напоминая о вчерашнем дне. И даже немного о сегодняшнем. И еще капельку о завтрашнем и предстоящем, вплоть до сентября. Уснешь тут, как же! Она перевернулась на другой бок, стянула одеяло и осмотрела комнату. Никакой воды. Уже лучше. Села на кровати. Кабинка разбита, но осколки убраны. Хорошо. Что дальше? Одежда сложена на подоконнике. Кеды под кроватью, рядом с тапочками. С улицы доносится дребезжание трамвая. Ох. Трамваи, да. Учебный городок. Какие то голоса. Музыка. Дурацкая музыка. Симпатичные занавески, вечером они казались более унылыми. Что еще? Головная боль. Шишка на затылке. Маруся потрогала шишку – прикольно. Вообще всегда было интересно, что это там так надувается? Кости черепа? Болит лопатка и пятка. Даже целая ступня. Болит живот – это от голода. Еще локоть болит. И глаз. Правый глаз болит так, будто туда попала соринка. Осколок? Маруся встала с кровати и дошла до зеркала. Вот такая вся, значит, голая. И вчера ее такую голую кто то тут таскал. Отлично. И что, вот после этого выходить из комнаты и спускаться вниз? Вы бы вышли из комнаты, если бы знали, что вас ночью таскали туда сюда голую и мокрую? А что делать? Сидеть? И что? Маруся залезла в сумку и достала новые трусики и платье. Они там сейчас, наверное, сидят и обсуждают ее. Обсуждают и едят. Маруся влезла в платье и вздохнула. Сидят… Едят… Маруся сняла платье и достала джинсы и футболку. Захотелось одеться как то… позакрытей. Хотя чего уж теперь? А что едят? Или в столовой? А времени то сколько? Вернее, который час. За вопрос «сколько сейчас времени?» бабушка почему то давала подзатыльник и говорила, что правильно говорить «который час?». Вот объясните, в чем разница? И футболку лучше не такую, это какая то слишком дурацкая. Черную? Черную. И полцарства за котлеты со сладким чаем! Где то под ногами задребезжал коммуникатор. Маруся подняла с пола шорты и достала из кармана аппарат. Папа! – Але е е е! – Привет. – Доброе утро. – Ничего себе утро! Ты точно в Нижнем? – А что? – Насколько я понимаю, у вас там сейчас часа два. – Ого! – Только проснулась? – Не! – Не! Ладно, как ты там? – Честно? – Не надо! – Любящий отец своего ребенка сюда бы не отправил… – Ну, так то – любящий! Маруся улыбнулась. – Все, Марусик, я побежал… – Ну, не е е… – Ну, да а а а… – Давай еще поболтаем! – Потом! – Ты и минуты не проговорил! – Вечером еще наберу. – Если я не отвечу, значит, меня больше нет в живых! – Хорошо. – Что хорошо? – Я понял. Если не ответишь, значит, нет в живых. – Ты ужасный! – Целую в нос. Пока! Родители развелись, когда Маруся была совсем маленькая. Почему они расстались, Маруся не знала – папа был очень хороший, мама, наверное, тоже, но ее Маруся почти не помнила: она пропала без вести двенадцать лет назад. Об этом лучше не думать. Лучше думать про платье. Все таки лучше платье. Во первых, потому что гулять в джинсах и черной футболке при +30 негуманно, во вторых, надо показать, что ничего такого не произошло и вовсе Маруся не стесняется. |
