До этого года Мэй не летала много, у нее никогда не возникало достаточно поводов для этого. Но бостонский доктор, лечивший Кайли, рекомендовал обратиться в Твиг, университет в Торонто, где группа ученых занималась проблемой раздвоения личности и ясновидения, которые включили ее дочь в план своих исследований.
Мэй и Кайли жили с сестрой бабушки Мэй в старом сельском доме в прибрежной части Коннектикута. Мэй любила дочь больше всего на свете, но сейчас, оглядывая пассажиров, не могла заставить себя не замечать среди путешественников именно семейные пары. Вот седоволосая чета пенсионеров вместе уткнулась в одну газету; вот молодые специалисты в одинаковых костюмах стиля «для него и для нее» говорят по сотовым телефонам; вот разместилась целая семья: родители и через проход – их дети-подростки.
Мэй несколько минут разглядывала эту семью. Интересно, каково это чувствовать, что есть кто-то, с кем ты разделяешь заботу о Кайли, вместе путешествуешь, смеешься, волнуешься. Она наблюдала, как женщина нагнулась к мужу, ее волосы касались его плеча, когда она что-то шептала ему на ухо. Его губы расплылись в широкой улыбке, и он согласно закивал головой.
Мэй внезапно почувствовала боль в горле, словно проглотила рыбную кость, и она быстро опустила глаза. Ей следовало бы перечитать стопку всяких бумаг от доктора Бена Уитпена с факультета психологии Университета Твиг: его доклады, наблюдения и рекомендации, все, что имело отношение к Кайли.
После приземления в аэропорту Логан она отвезет бумаги доктору на улицу Баркман. После этого им предстоит долгая дорога домой в Коннектикут. Она посмотрела на фирменные бланки, на текст, в котором слова путали и тревожили ее. Буквы поплыли перед глазами, и боль в горле стала сильнее.
– Мамочка? – позвала ее Кайли.
– Что, милая?
– Большие люди.
Ей показалось, что Кайли имела в виду своего соседа, и Мэй немедленно наклонилась ближе к дочери. Когда Кайли вовлекалась в общение с людьми, те иногда испытывали неловкость и теряли душевное равновесие. А по дорогому костюму мужчины, массивным золотым часам и изысканного вида портфелю, который он без зазрения совести поместил под сиденье перед Кайли, Мэй могла догадаться, что он был из числа тех, кто легко мог прийти в негодование.
– Дядя работает, – прошептала Мэй. – Не беспокой его.
– Нет, – прошептала в ответ Кайли, покачав головой. – В специальном отсеке – там настоящие, большие люди. Это великаны?
Мэй и Кайли сидели в первом ряду эконом-класса, и Кайли смотрела за полуоткрытый занавес, отделяющий их от бизнес-класса. Кайли оказалась права. Несколько огромных парней болтали с окружившими их симпатичными стюардессами. Их сила была очевидна. Широкоплечие, мускулистые, с большими и крепкими руками, они впечатляли своей недюжей силой. По эмблемам на рукавах рубашек Мэй догадалась, что это какая-то спортивная команда. Девушки смеялись, одна из них сказала, что любит хоккей, и попросила автограф. Мэй не интересовалась хоккеем и опять переключила внимание на дочь.
– Нет, это не великаны, – объяснила Мэй. – Обыкновенные люди.
– Но такие большие! – удивилась Кайли.
– Да, – согласилась Мэй. – Большие.
Она подумала о слове «большие», о множестве его значений. Отец Кайли был большой – высокий, выше шести футов. Юрист по образованию, он работал в Бостоне, в одной из престижных фирм с офисом в небоскребе, с видом на гавань – большой или, как говорят, крупный адвокат. Он, казалось, любил Мэй, пока она не сообщила ему о своей беременности, и тогда он объяснил ей, что уже женат – большая проблема. Он посылал ей деньги каждый месяц, достаточно, чтобы кормить и одевать Кайли, но он не хотел знать их дочь. |