– Но моя гордость не позволяла мне признаться, что я шотландский принц, лишь для того, чтобы спастись от смерти за нарушение верности. А кроме того, я дал обет не раскрывать своего звания, пока крестовый поход не будет закончен; и я рассказал о нем лишь достопочтенному отшельнику in articulo mortis note 32, полагаясь на тайну исповеди.
– Так это знание твоей тайны заставило доброго человека настаивать передо мной на отмене моего сурового приговора? – сказал Ричард. – Он справедливо предупреждал меня, что, если этот доблестный рыцарь умрет по моему приказанию, я готов буду отдать свою руку, лишь бы вернуть назад роковые слова, обрекшие его на смерть… Руку! Я отдал бы свою жизнь, ибо весь мир стал бы говорить, что Ричард воспользовался положением, в котором оказался наследник шотландского престола, доверившись моему благородству.
– Можем ли мы узнать у вашего величества, благодаря какой необыкновенной и счастливой случайности эта тайна была наконец разгадана? – спросила королева Беренгария.
– Нам были доставлены письма из Англии, – ответил король, – из которых среди других неприятных новостей мы узнали, что шотландский король захватил трех наших вассалов, когда те совершали паломничество в Сент‑Ниниан, и выставил причиной то, что его наследник, якобы сражавшийся в это время в рядах тевтонских рыцарей против язычников Боруссии, на самом деле находится в нашем лагере и в наших руках; а потому Вильгельм собирался держать наших вассалов заложниками и тем обеспечить безопасность своего сына. Это дало мне первый намек на истинное звание рыцаря Леопарда; мои подозрения подтвердил де Во; вернувшись из Аскалона, он привез с собой единственного слугу графа Хантингдона, тупоголового раба, прошедшего тридцать миль, чтобы открыть де Во тайну, о которой он должен был рассказать мне.
– Старого Страукана следует извинить, – сказал лорд Гилсленд. – Он знал по опыту, что у меня сердце помягче, ибо я не прозываюсь Плантагенетом.
– У тебя мягкое сердце? Ты старая железная болванка… Кремень камберлендский, вот кто ты! – воскликнул король. – Это мы, Плантагенеты, славимся мягкими и чувствительными сердцами, не правда ли, Эдит? – И, обернувшись к своей кузине, он так посмотрел на нее, что вся кровь бросилась к ее щекам. – Дай мне твою руку, прекрасная кузина, а ты, принц шотландский, твою.
– Погоди, мой повелитель, – сказала Эдит и отступила на шаг; пытаясь скрыть свое смущение, она стала подшучивать над легковерием своего царственного родственника. – Разве ты не помнишь, что моя рука должна послужить обращению в христианскую веру сарацин и арабов, Саладина и всего чалмоносного воинства?
– Да, но ветер пророчества начинает меняться и дует теперь с другой стороны, – возразил Ричард.
– Не насмехайтесь, дабы не прогневать силы, тяготеющие над вашими судьбами, – сказал отшельник, выступив вперед. – Небесное воинство записывает в свою алмазную книгу только истину; но человеческое зрение слишком слабо, чтобы правильно прочесть их письмена. Знай же, когда Саладин и Кеннет Шотландский ночевали в моей пещере, я прочел в звездах, что под моим кровом отдыхает исконный враг Ричарда, государь, с которым будет связана судьба Эдит Плантагенет. Мог ли я сомневаться, что дело шло о султане, чье звание мне было хорошо известно, так как он часто посещал мою келью, чтобы беседовать о движении планет?.. Небесные светила возвещали также, что государь, супруг Эдит Плантагенет, будет христианином; и я – немощный, безумный толкователь! – сделал отсюда вывод о предстоящем обращении в христианство благородного Саладина, добродетели которого, казалось, подчас склоняли его к истинной вере. |