– Как произошла эта авария, мистер?

– Ну, птица летела, знаете, и ударилась в стекло.

– Что ударилось?

– Птица. Ворон.

– Птицы не бьют стекол, мистер. Птицы летают быстро и ловко, а вороны – проворно.

Я посмотрел на едва шевелившегося ворона. Что с ним делать? Посылать ему цветы и открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления? Ощущая неимоверную вину, я пошел к багажнику, открыл его и вытащил картонную коробку с сигнальными ракетами, фонарем, набором инструментов, цепями противоскольжения и пачкой патронов для пистолета тридцать восьмого калибра. Затем я освободил коробку, отнес ее к капоту и осторожно положил ворона внутрь. Я решил, что оставлю коробку в рощице у дороги. А вдруг кто-то пожелает сожрать проклятую птицу, прежде чем она как следует выздоровеет? Чертыхаясь, я поставил коробку на соседнее сиденье и захлопнул дверцу. Затем пошел к багажнику, взял гаечный ключ и выбил стекло, чтобы видеть дорогу. Пока я преодолевал полмили, что отделяли меня от дома, мне в лицо бил ветер, а из коробки раздавались хриплые звуки. Ворон еще не пришел в сознание, когда без двадцати четыре я внес его в квартиру. Из кухни, вытирая руки посудным полотенцем, появилась Лизетт.

Лизетт Рабийон – моя домохозяйка, ей шестьдесят три года, она высокая и стройная, с французским остроконечным носом, проницательными голубыми глазами и игривым стилем, не подобающим ее возрасту. Крутая и красивая старая шалава, в молодости сражалась в рядах Сопротивления во Франции, там заслужила свое прозвище Динамит – подрывая немецкие склады. В 1943 году ее отец был взят в заложники, когда отказался выдать имена молодых французов, застреливших двух немецких часовых. Комендант города вырвал ему язык. Потом ее отца поставили к церковной стене и расстреляли на глазах у Лизетт и толпы горожан. В настоящее время она проживает с человеком, который преподает французский в одном из университетов нашего города и переводит стихи и романы для нескольких элитных издательств. Я не сомневаюсь, что связь ее с профессором – страстная и горячая.

Она заглянула в коробку и спросила:

– Qu'est-ce que c'est?

– Ворон, – сказал я.

– Где вы его взяли?

– Он сам свалился нам на голову.

– Скажите ему, пусть отваливает.

– Он ранен.

– Он сдохнет, и весь дом провоняет.

– Посмотрим, – сказал я и отнес картонную коробку в заднюю комнату. Тем временем у меня за спиной Лизетт бормотала что-то про «des oiseaux sales».

Квартира, в которой я живу, состоит из восьми комнат, расположенных анфиладой. Мой кабинет – самая дальняя комната, ее окно выходит в парк. Лизетт не спорит со мной о том, как у меня организован дом, но ей даны строгие инструкции не пускать в квартиру незнакомцев. Входная дверь снабжена «глазком». В моем кабинете только одно большое окно. Оно расположено непосредственно против двери, а письменный стол стоит под прямым углом к ней. Стена позади письменного стола и стена напротив доверху заполнены книжными полками и книгами. Очень немногие из этих книг – романы (терпеть не могу романов), и у меня вообще нет детективов (не выношу детективы). Когда я сижу за столом, то перед собой вижу стену с книжными полками, другая стена с книжными полками – у меня за спиной. Дверь у меня справа, а окно слева, и через окно я могу любоваться прекрасным видом парка и домами, окаймляющими его с восточной стороны.

Картонку с вороном я поставил на край стола, сел и набрал номер похоронной конторы Абнера. Я хотел спросить его кое о чем.

– Слушаю, – сказал Абнер.