– Можешь не продолжать, чародей. Я ничего не буду отрицать. Но я не могу понять, зачем тебе понадобилось сорвать с меня маску. Не вижу, какая тебе от этого польза. Тебе не станет лучше, а мне – хуже, да и зачем бы тебе желать мне зла? Будь моя воля, я бы так и осталась полоумной старой ведьмой.

– Довольно, – сказал Харкорт коробейнику ледяным тоном. – Не могу понять, зачем ты это сделал. Она была довольна тем, как живет, и…

Коробейник поднял руку и сказал, обращаясь к Нэн:

– В тот день, когда я с вами познакомился, вы были с дочерью. С прелестной крошкой…

– Она умерла, – сказала Нэн. Голос ее был совершенно бесстрастен, в нем не слышалось ни надежды, ни веры. – Я убеждена, что она умерла. Она убежала с трубадуром, которому взбрело в голову, что своими чудодейственными песнями он способен околдовать Нечисть.

– Вы искали ее?

– Искала. Я расспрашивала всех, кого могла. Даже Нечисть. Но Нечисть только глумилась надо мной. Я убеждена, что она со своим трубадуром убежала на Брошенные Земли. С этим пустоголовым повесой, который надеялся околдовать Нечисть. Я убеждена, что она здесь побывала.

– Она все еще здесь, – сказал коробейник. – И она, и ее трубадур, которому почти удалось околдовать Нечисть. Она лежит здесь рядом со своим трубадуром, и с нашим таинственным святым, и с множеством древних чародеев, с которыми нынешние и сравниться не могут. Которым я в подметки не гожусь. Им, чьи кости истлели, но дух могуществен, вечен и неподвластен смерти, под силу преодолеть барьер между смертью и жизнью, протянуть руку и коснуться нас с вами…

Он на мгновение умолк, потом воздел руки над головой, и из его растопыренных пальцев с легким потрескиванием посыпались маленькие молнии.

– Им, – провозгласил он, – и только им, известен ответ, который мы ищем.

И ответ прозвучал. Откуда-то из тьмы, окружавшей костер, донеслась стройная мелодия. В воздухе разлилось ослепительное сияние, из которого сыпались молнии и раздавались раскаты грома, и все, кто его увидел, упали замертво.

Глава 25.

Костер погас, и в темноте слышался чей-то плач. Сияние исчезло вместе со вспышками молний и раскатами грома.

В темноте Харкорт мог различить только темные силуэты деревьев на фоне усыпанного звездами неба. Он почему-то сразу понял, что это совсем не те деревья, которые росли среди валунов в зачарованном месте, укрывшем их от Нечисти.

Харкорт приподнялся на локте. Плач не умолкал. Он встал на четвереньки и пополз в ту сторону, откуда он доносился. Плакала женщина. Иоланда? Что с ней могло случиться? Но он тут же понял, что это не Иоланда, Значит, Нэн. Он увидел рядом какую-то смутную тень на земле, подполз к ней, протянул в темноте руки, приподнял ее и прижал ее голову к груди. Крепко держа ее в объятьях, он укачивал ее, как маленькое дитя.

– Тссс, – шепнул он. – Тссс, все хорошо.

Послышались еще чьи-то голоса, среди которых он различил резкий голос коробейника:

– Замолчите все. Ничего не говорите. Лежите тихо. Молчите!

Чьи-то руки нащупали Харкорта, и он услышал хриплый шепот аббата:

– Чарлз, это ты?

– Я, – отозвался Харкорт.

– Где мы, Чарлз?

– Один Бог знает, – ответил Харкорт.

Какая-то волшебная сила перенесла их далеко от этого безопасного убежища. Он чувствовал, что они где-то совсем в другом месте. Здесь было так же тихо, как в зачарованной долине, но не было того безмолвия, того ощущения нереальности. «Где же мы? – подумал он. – В лиге оттуда, в десяти или в сотне лиг? А может быть, еще дальше от цели, чем тогда, когда отправились в путь? В безопасности, вне досягаемости Нечисти? Кто может это знать?»

– Марджори, Марджори, Марджори… – тихо причитала Нэн.