Карен беспокойно заворочалась в постели, заставляя себя подумать о Майлзе: ведь и ему теперь приходилось непросто! Он окружил жену заботой, инстинктивно угадывал, что теперь любовные ласки ее только раздражают, хотя ей по-прежнему приятно ощущать рядом сильное, мускулистое тело, чувствовать исходящее от него тепло. И беспрекословно мирился с ее желаниями и капризами.

Но предельно заботливый, внимательный, нежный Майлз так и не удосужился сказать жене, что любит ее. Может быть, истинная любовь в словах не нуждается?

Однако в душе Карен нарастала неодолимая потребность выразить собственные чувства, что бы там ни думал об этом Майлз. Возможно, желание было подсказано мрачными размышлениями как о кесаревом сечении, так и картинами мук естественных родов.

Карен встала, отыскала блокнот и ручку, устроилась у камина и принялась писать. В каждое слово она вкладывала частичку исстрадавшейся души.

Милый Майлз, хочу признаться тебе в любви, да только не знаю как. Может быть, стоит вернуться к самому началу? Кажется, я любила тебя всегда, все это время, самой себе не отдавая отчета. Вот откуда мои приступы хандры и раздражительности, которым я поначалу и определения подобрать не могла. Наш роман казался таким современным, таким демократичным: дескать, мы — взрослые люди, ничего друг от друга не требуем, на чужую свободу не посягаем!

Так когда же я поняла, что люблю тебя, когда осознала эту простую истину? Наверное, в тот день, когда призналась тебе, что беременна… Впрочем, и тогда я еще не была до конца уверена, потому что ужасно боялась сказать тебе про ребенка. Почему? Да потому что не знала, как ты это воспримешь, не знала, что за место занимаю в твоей жизни… Возможно, тоскуя о Линде, ты искал забвения с первой встречной? Я знала одно: ты для меня — закрытая книга.

И даже когда я рассказала тебе про ребенка и ты тут же сделал мне предложение, я не могла прочесть твоих мыслей. Именно тогда я и поняла — словно молния ударила! — что люблю тебя.

Если честно, я претендовала на роль матери-одиночки по одной-единственной причине: мне было невыносимо больно сознавать, что ты меня не любишь так, как я люблю тебя. Забавно, правда? Несмотря на одержимость карьерой, в глубине души я отлично понимала, что для роли матери-одиночки явно не гожусь. Да и феминистка из меня не ахти какая… но это так, между прочим.

Почему ты решил на мне жениться? Тысячу раз задавала я себе этот вопрос. Только из-за Дика? Из чувства долга: раз уж меня угораздило забеременеть? Возможно, сработали обе причины… Я до сих пор не уверена, но чувствую: между вами с Линдой осталась некая недосказанность, точно темный омут, что затягивает все глубже и глубже… Я знаю, это — запретная зона и мне туда доступа нет. Вот почему я никогда не говорила тебе о своей любви и никогда, возможно, не скажу.

За что я люблю тебя? За то, что от одного твоего взгляда у меня перехватывает дыхание. Ты пробудил к жизни некую частицу моего существа, о которой я даже не подозревала. Что за блаженство — быть твоей возлюбленной, смеяться с тобой в унисон, жить с тобой под одной крышей, знать, что жизнь моя без тебя станет пустой и бесцветной! И мечтать об этих двойняшках в силу одной-единственной причины: потому что это — наши дети, твои и мои…

Карен отложила ручку и утерла глаза платком, но слезы упрямо продолжали течь. Тогда она глубоко вздохнула… и у нее точно камень с души свалился. Словно она наконец-то примирилась со своими чувствами и готова была смело взглянуть в будущее, что бы там оно ни сулило.