|
– А может, голову поискать поможешь? – предложил дружинник. – У нас и лопата лишняя имеется. – Ага, разбежался, – фыркнул Селин и взмахнул вожжами, направляя лошадей через перекресток. – Шулера, блин, – пояснил он мне, сворачивая в переулок, тянувшийся вдоль бетонного забора ТЭЦ. – Ничего, мы еще обдерем их как липку! Я молча усмехнулся, глянул на закопченные стены цехов с вздымавшимися к небу трубами и вдруг понял, что сейчас меня будут убивать. Что моя голова мелькнула в перекре-стии прицела и стрелку осталось только нажать спусковой крючок. Просто нажать спуско-вой крючок – и мозги некоего Евгения Максимовича разлетятся по дороге, пятная бурыми брызгами серый снег. Всколыхнувшееся ясновидение спровоцировало мощный выброс адреналина, и, толч-ком спихнув Селина с козел, я стремительно метнулся в другую сторону. Зацепился ногой за полоз, со всего маху рухнул на дорогу, а в следующий миг что-то садануло меня промеж лопаток, и зимний день в один миг сменила непроглядно-черная ночь. Даже больно не было. Просто свет померк – и все. Тьма. Глава 3 Очнулся я под ругань почем зря крывшего меня матом Селина. Крывшего виртуозно, почти без повторов и с использованием таких идиоматических выражений и сравнений, за которые в обычной ситуации непременно получил бы в морду. Но то – в обычной ситуации. А вот когда лежишь на операционном столе и в тебе ковыряется скальпелем и пинце-том вторящий ругани приятеля хирург, особо не подергаешься. К тому же из-за лошадиной дозы обезболивающего тела я почти не чувствовал. Оно и к лучшему… – Блин, он очнулся уже! – заметив, что я открыл глаза, оповестил Селин врача. – Заканчиваю. Салават потянул засунутый в рану пинцет, удовлетворенно хмыкнул и кинул в стояв-шую у меня перед лицом стеклянную баночку окровавленный свинцовый шарик. И тут я вновь провалился в серую бездну беспамятства – как ни крути, вид вытащенной из тебя шрапнели зрелище не самое приятное. Тем более что в баночке уже лежало с полдюжины слегка деформированных комочков свинца. Второй раз очнулся я не в залитой ярким сиянием алхимических светильников опера-ционной, а в полутемном коридоре на какой-то отодвинутой с прохода к стене каталке. На миг стало просто жутко – как, неужели все? Пациент безнадежен, вот и вывезли в какой-то закуток и простынкой прикрыли? – но тут же сообразил, что, раз мыслю, значит, существую. И немного успокоился. Мертвецы боли не чувствуют. Сто процентов. А меня ломало будь здоров. И даже не ломало – скорее еще только начинало крутить. Левое плечо, грудную клетку, спину, позво-ночник от поясницы и до затылка. А в голове, напротив, было ясно-ясно. Словно она стала стеклянной. Вот сейчас дерну сильней, и расколется на фиг… – Очнулся, блин? – Селин отдернул занавеску, когда я уже почти решился слезть на пол. – Ух… – Яркий свет резанул по глазам не хуже бритвы, и по лицу потекли слезы. – За-крой! – Сейчас пройдет, – спокойно заявил Салават – невысокий башкир средних лет, со-державший на Торговом углу медицинский кабинет. В прошлый раз меня долечивал именно он, хирург пограничников лишь немного подштопал рану и отправил в Форт. – Не проходит, – прохрипел я. – Принимай работу. – Пропустивший эти слова мимо ушей лекарь откинул простынку и подозвал Селина. – Давай, смотри. – Не, ну так-то нормально вроде, – пожал плечами Денис. – Но больше самочувствие пациента, чем его внешний вид, волнует. – Сейчас сдохну, – с трудом выдавил я из себя. – Жить будешь, – невозмутимо парировал Салават. – Платите за операцию и выметай-тесь. – А если и в самом деле сдохнет? – засомневался Селин. |
