В бункере догорали, дымились обломки табуретов, стола. Саванюк сидел на полу в небольшом тамбуре между двумя металлическими дверями и задыхался. Воздуха здесь было немного, всего лишь несколько кубометров. С трудом вспоминались события последних минут, то, как чудом ему удалось уцелеть.

Едва он увидел яркую вспышку в металлической печке, как тут же сообразил, что произошло. Сработал инстинкт. Саванюк даже не успел подумать,а уже прыгнул в переход, ведущий к ангару, и закрыл за собой металлическую дверь. Он лишь успел опустить засов, как с той стороны раздался сильный хлопок бензинового взрыва.

Металлическая дверь теперь дышала жаром, пот катился по лбу бывшего полковника.

Наконец Саванюк понял, что еще немного — и он задохнется в маленьком тамбуре. Он отбросил засов и толкнул дверь. Тут же рванул на себе ворот рубахи, потому что и за дверью дышать было нечем. Почти весь кислород выгорел, и относительно свежий воздух, ворвавшийся в бункер из тамбура, заставил на мгновение вспыхнуть обуглившиеся доски стола. Это было ужасное ощущение — вдыхать и чувствовать, что умираешь от удушья.

Уже на коленях Саванюк подполз к амбразуре, слабеющими пальцами сумел‑таки повернуть рычаг подъема железной заслонки и почти тут же потерял сознание…

Он не знал, сколько времени прошло с того момента, как он упал на пол. Тонкая полоска лунного света проникала в бункер сквозь открытую амбразуру, оттуда же на лицо Саванкжу лился спасительно чистый воздух. Он приподнялся на колени, припал лицом к проему. Щель была узкой —такой, что в нее с трудом можно было просунуть руку. Лицо горело, в пересохшем горле, казалось, пересыпался и не прилипал к гортани песок.

Саванюк с трудом дышал, язык одеревенел.

«Воды! Воды!» — подумал он и обернулся.

Воды в бункере не было, ведро, в котором всегда плескалась вода, почерневшее, покоилось возле стены. Повсюду гарь, сажа, клочья пепла от сгоревших газет летали в воздухе.

— Воды! — прохрипел Саванюк и на коленях пополз к ведру.Оно было еще горячим, дышали жаром и стены. Пот катился по лбу, насквозь промокшая майка прилипла к волосатой спине.

— Воды… — бывшему полковнику казалось, если он сейчас не выпьет хотя бы глоток, хотя бы не промочит горло, то умрет на месте.

Он подбежал к амбразуре и увидел в неверном лунном свете поблескивание капель росы на траве. Совсем близко! Микроскопические капельки казались мелкими бриллиантами, рассыпанными среди высокой травы. Обдирая в кровь руку, он просунул ее сквозь узкую щель амбразуры. Как ни тянулся Саванюк, его пальцы так и не достигли травы, до которой оставалась самая малость; рука ловила лишь прохладный ночной воздух, напоенный неуловимой, ускользающей влагой.

— Воды… — он прикоснулся ладонью к шершавому бетону, холодному и чуть влажному, а затем принялся лизать ладонь, соленую от пота.

Взгляд его остановился на чудом уцелевшем горлышке расплавленной пластиковой бутылки из‑под минеральной воды.

«Мне казалось, спасся, — подумал Саванюк, — но я сдохну здесь без питья, без еды.»

Он увидел в узкой прорези серебристое русло речушки, которая, словно издеваясь над ним, перекатывалась на камнях, изменчиво сверкая. И полковник Саванюк, до боли прижав лицо к шероховатому бетону, завыл так, как воет на луну зимней ночью голодный волк. Он знал, в военном городке могут неделями не появляться люди, а выбраться отсюда невозможно.

«Ничего, таможенники подождут, подождут, да забеспокоятся, что я не приехал. Вернутся сюда и выпустят.»

И тут Саванюк испугался так, что даже перестал лизать вспотевшую ладонь.