— Главное — результат, — ответил Дорогин.

— Был бы ты человеком, приличным от рождения, брал бы не задумываясь, инстинкт бы срабатывал, а не мозги.

— Каков уж есть, — Сергей всыпал в чашечку с кофе сахар и принялся старательно размешивать— так, чтобы ложечка не стучала о края.

— Человек из тебя все‑таки получился, — наливая кофе себе, сказала Тамара.

— По–моему, в этом никто и не сомневается.

— Да, ты умеешь размешать сахар так, чтобы ложка не звякнула о чашку, но при этом рука у тебя напряжена, будто ты поднимаешь ею, как минимум, два пуда.

— Нет, — абсолютно серьезно ответил Дорогин. — Когда я поднимаю двухпудовую гирю, рука у меня напряжена гораздо меньше. Да, ты права, мне больше нравится есть хлеб отломанным, чем отрезанным, но от этого я не становлюсь ни хуже, ни лучше. Я таков, какой есть, и, по–моему, никогда не обещал тебе большего. Нет пределов совершенству — сама так сказала.

Тамара, даже не глядя на чашечку, беззвучно помешивала в ней ложечкой и напоследок, уже размешав сахар, словно смеясь над Дорогиным, звонко ударила ложкой по краю.

Дорогин ел быстро.

— Куда ты спешишь? — хитро посмотрела на него Солодкина.

— Привычка. Глупая привычка, извини.

— Это так хорошо — никуда не спешить.

— Это хорошо, когда длится день или два, максимум — неделю, а потом…,_

Дорогин закатил глаза и залпом допил кофе.

— Ты хочешь сказать, что потом начинаешь сходить с ума от безделья?

— Что‑то в этом роде .

— Сама я — ленивый человек, — призналась Тамара, — и ты ленивый. Мы любим и умеем отдыхать, но даже отдых в конце концов утомляет.

— Ты не хочешь вернуться работать в клинику?

— Я уже не один раз думала над этим.

— Думала или пробовала вернуться?

Тамара секунд пять молчала, не решаясь ответить.

— Я ездила туда, не сказав тебе, и уже договорилась, что в конце лета приду работать.

— Тебе чего‑то не хватает? — Дорогин поднялся из‑за стола.

— Я не могу чувствовать себя придатком к дому, мне не хватает настоящего дела, живого.

— Но ты же сама говорила: главное, что мы вместе, а остальное — ерунда.

— Да. Я и сейчас считаю, главное — это то, что мы с тобой вместе, главное, что мы вернулись жить в Россию, а не остались в Германии. Но мне всегда чего‑то мало. Это невыносимо, Сергей, когда остается хотя бы минут десять в жизни, когда люто не знаешь, чем себя занять. Прости, что я говорю такие вещи, ведь это касается не только меня, но и тебя. И тебе, наверное, приходится еще труднее, ведь ты мужчина.

Эти слова Дорогин выслушал спокойно, с улыбкой.

— Я счастлив, Тома, — ответил он.

— Я тоже. Но нельзя быть счастливой двадцать четыре часа в сутки. Счастье — это короткий миг, который невозможно зафиксировать, о нем можно вспоминать потом. Но счастье — это когда не успеваешь подумать, что счастлива.

— Ты сама не понимаешь, о чем говоришь, —Дорогин провел ладонью по волосам женщины, мягким, но в то же время упругим.

— Ты прикасаешься ко мне так, словно делаешь это впервые, — прикрыв глаза, проговорила Тамара.

— Мне кажется, я смог бы узнать твои волосы цз сотни, из тысячи других лишь по одному прикосновению.

— Это тебе только кажется, — Солодкина пригнула голову и, нырнув под руку Сергея, встала. — Мы редко говорим с тобой откровенно.