— Точно никаких?

— Абсолютно, — тряхнула кудрявой головой Марина, — никаких!

— Ну и где же лежат патроны?

— В письменном столе, в нижнем ящике.

Она долго возилась, стоя перед столом на коленях, открыла его, криво выдвинула ящик.

— Вот они, родимые, Адам Михайлович, берите, сколько хотите.

В ящике письменного стола оказались две картонные коробки. На одной из них шариковой ручкой было крупно написано: «Картечь». Адам Михайлович взял два патрона, затем поднял ружье, лежащее на ковре. Переломил его, сунул патроны в стволы, защелкнул.

— Тяжелое оно. И как это мужчины не ленятся с такими ружьями по лесу ходить? Мы две недели назад с Федором ворон стреляли… — И как? — спросил Адам Михайлович.

— Две он застрелил. А я, как ни старалась, так ни в одну и не попала.

— Понятно, — Адам Михайлович Самусев тихо взвел курки. Они мягко щелкнули.

Марина поднялась от стола и вновь икнула.

— Не собиралась я сегодня пить, да настроение паршивое. И вы меня все упрашивали, а я девушка такая, что отказать красивому мужчине не могу, вот вы и воспользовались женской слабостью. И напилась, черт бы меня подрал, — она увидела, как стволы медленно поднялись и застыли на уровне ее груди. — Э, э, я не боюсь, — сказала она, — не надо так шутить. Федор говорит, что ружье на людей нацеливать нельзя, оно может выстрелить, — как мать непонятливому ребенку, говорила женщина.

— Конечно, может выстрелить.

— Вы меня так соблазнить хотите?

— Может быть…

— Оружие в руках мужчины меня всегда возбуждает…

Женщина прижала ладони к груди и пьяно улыбнулась. В этот момент громыхнул выстрел. Марину отбросило к стене, и она медленно осела. Ее розовая блузка на груди стала красной, кровь сочилась сквозь пальцы. Она лежала, неестественно подогнув ноги, юбка задралась, обнажив крутое бедро в кружевном черном чулке.

Адам Михайлович посмотрел на бесстыдно оголенную ногу и облизнул сухие губы.

— Стерва она! Была… — сказал он, выходя из кабинета Муратова.

Федор приподнял голову, на его губах пузырилась слюна. Он моргал, тряс головой.

— Это что там… такое? Что упало?

— Ничего, Федор, не упало, ровным счетом ничего, — держа в руках дымящееся ружье, произнес Самусев. — Вот только зачем ты свою Марину застрелил, а?

— Какую Марину? Где она? — Федор Муратов, все так же испуганно моргая, попытался встать.

Но слишком много водки влил в него Адам Михайлович, да и сам он еще до приезда ночного гостя в этом удовольствии себе не отказывал.

— Ты, Самусев, меня убить хочешь?

—- Да, Федор, — сказал Адам Михайлович, медленно поднимая двустволку и нацеливая ее прямо в лицо Федору Муратову.

— Ты это брось, не занимайся херней! Не станешь ты в меня стрелять! Зачем тебе меня убивать? Зачем, а? — Федор попытался подняться, его рот открылся.

Адам Михайлович ловко, словно неделю перед этим тренировался, сунул стволы в рот Муратову. Тот даже не успел взмахнуть руками, чтобы отвести двустволку, как Самусев нажал на курок. Федора откинуло на спинку дивана, из стволов стекал дымок.

— Вот и все, — пробурчал Адам Михайлович и принялся быстро вытирать ружье.

Когда Самусев убедился, что все отпечатки стерты, то взял еще теплые руки Муратова, извозил ими приклад, стволы. Затем стянул вместе с тапком носок с правой ноги Федора, сунул большой палец правой ноги в скобу курков и отпустил ружье. Адам Михайлович еще зашел в кабинет, приложил два пальца к сонной артерии Марины, убедился, что она мертва. Затем, недовольно морщась, словно у него болел живот, вышел в гостиную и принялся за дело.