Ее немного уязвило, что директор не заметил тех стараний и усилий, которые она вложила в создание наряда. Этой хитрости и не следовало быть замеченной, но какой-нибудь комментарий лишним бы не был. Вместо этого директор обиделся, что она пришла не в форме, и Гончей стало любопытно, не замешана ли тут потребность в доминировании. Она взяла на себя роль активного партнера, говорила ему, что нужно делать, хвалила, когда он делал это правильно, и шлепала его, когда делал что-то не так. Ей невольно лезли в голову мысли о дрессировке щенка.

На бан Бриджит была кристаллическая подвеска производства Уоффорда и Бэйла с Нового Эрена, и, когда молодая женщина ритмично двигалась на Пулавайо, подвеска болталась туда-сюда, ловя отражение света из холла. Гончая тихо шептала директору, сначала используя простые слова ласки и услады, но через некоторое время сменила их выражениями сонливости и усталости. Ты утомился? Ты уже так устал. Ты едва ня засыпаешь…

Вскоре, чему помогла физическая разрядка, Пулавайо погрузился в дремотное, гипнотическое беспамятство на подушках и шелках, заменявших ’линианам кровати. Бан Бриджит осторожно слезла с него, подтянула к ложу шезлонг и приступила к работе.

Ей не потребовалось много времени, чтобы узнать расположение аппаратной кнопки и кодов доступа к базе данных КТК. Подозревая, что леность ’линиан означает немало телеционирования из дома, бан Бриджит опробовала коды и кнопку на домашнем интерфейсе Пулавайо и с удовлетворением обнаружила, что ее подозрения оправдались.

Через нить данных Гончая загрузила информацию в свою одежду. База данных была огромной, и в активной памяти всенаряда не осталось ничего, кроме кроя «утиного крыла». Рискованная затея. Один сбой системы — и она останется только в двух серых кусочках ткани на бедрах и груди.

Закончив, бан Бриджит очистила всю память и логи интерфейса. Она предусмотрительно надела наперстки, так что на клавиатуре не осталось генетических отпечатков, а насчет других генетических следов, которые можно было бы найти в иных местах, у нее имелась причина, которую с готовностью принял бы любой ‘линианин.

С постели донесся стон. Бан Бриджит нахмурилась, ведь Пулавайо не должен был очнуться от гипноза самостоятельно. Она метнулась через дворик, мимо прудов, между парой широких колонн, которые должны были напоминать древесные стволы, и добежала до вороха подушек и одеял, на которых возлежал директор. Пулавайо оставался в состоянии гипноза, но его рот вяло шевелился, пытаясь что-то сказать. «Говорит во сне, — подумала Гончая. — Должно быть, ему что-то снится».

Но ’линианский диалект создали ленивые уста и глотки, так что имплантат бан Бриджит принялся разбирать стоны, помогая ей услышать сказанное на гэлактическом.

— Куда ты ушла? — спрашивал Пулавайо. — Почему бросила меня?

Бан Бриджит склонилась над постелью, чтобы расслышать получше. Теперь она беспокойно выпрямилась, лихорадочно раздумывая. Он не мог выйти из гипноза.

— Нужно было воспользоваться удобствами, — на ходу придумала она. — Спи дальше.

— Он и так спит. Зачем ты просила у него коды доступа?

У него? Довольно странно общаться со спящим человеком.

Слышать, как он говорит о самом себе с подобной отстраненностью. Это напомнило бан Бриджит древние дибольдские сказки о «говорящих», которые могли вселяться в чужое тело. Каждый новогодний вечер она с другими дибольдскими детьми наряжалась в страшные и пугающие костюмы, притворяясь, будто одержима, и доверяясь профессиональной этике. Традиция воспринималась куда менее серьезно, нежели в Дни Заселения, но воспоминание оказалось таким неожиданным и ярким, что на мгновение она едва в страхе не выбежала из дома. Лишь благодаря железному самоконтролю она оставалась у кровати достаточно долго, чтобы понять, что случилось.