— Дай мне минуту. — Арфистка наклоняется, чтобы спрятать арфу в футляр, и без удивления замечает, что скромная горсть монет, успевшая скопиться в футляре, уже куда-то исчезла.

Выпрямившись с переброшенной за плечо арфой, девушка замечает, что мужчина в дхоти замер с остекленевшей улыбкой и смотрит мимо нее.

— Нет, мисси. Извини. Не знать его, голову-шрам.

Он разворачивается и уходит. Стоявший позади него мужчина, который раньше ел гуаву, убирает нож.

Мужчина кивает ей.

— Приглядываем за такими, как он. Не трогать женщин. Особенно таких вкусных.

Затем он поворачивается и тоже уходит.

Арфистка оседает на бортик фонтана.

— Мы не знаем, как ты забрела так далеко, — произносит человек со шрамами, сидящий по другую сторону фонтана, спиной к арфистке. Он поднимается и обходит фонтан, чтобы сесть рядом с ней. — Глупая затея. Как ты надеялась нас отыскать?

— Не такая уж глупая, учитывая то, что она удалась.

Человек со шрамами ворчит:

— Он услышал, как ты заиграла ту тему, и мы поняли, что ты собираешься залезть в пасть ко льву.

— Поэтому я и играла. Нельзя поймать человека, преследуя его. Лучше вовремя остановиться, и он сам придет к тебе.

К ним приближается пара бездельников, но человек со шрамами резко вскакивает на ноги и кричит:

— А ну-ка, скивосы! Валите отсюда! Пшли прочь, пока не натянул ваши шкуры на кули!

Люди удаляются, и мужчина успокаивается.

— Не обращай внимания на бродяг. — Он бьет кулаком по ладони. — Почему ты пошла за мной? Потому что так хочет она?

— Она?

Человек со шрамами поднимает на нее покрасневшие слезящиеся глаза.

— Твоя мать. Ведьма.

— Она не посылала меня.

— Нет?

— Я сама ищу ее.

Человек со шрамами какое-то время хранит молчание.

— Понятно, — наконец говорит он. — Это и есть «что-то», что ты любила и потеряла.

— Не что-то, а кто-то.

— И для этого нет музыки, верно?

— Твой рассказ еще не закончен. В его конце я надеюсь обрести начало своей истории. Каков второй путь? Как еще можно добраться до конца повествования?

Теперь они сидят рядом, их больше не разделяет стол, но они не смотрят друг на друга.

— Окончание, — произносит человек со шрамами. — История должна обладать определенными свойствами, и, только обретая их, она становится совершенной. Какой бы хорошей или плохой ни была история, получая все требуемые свойства, она начинает жить собственной жизнью. Что может изменить подобное достижение, кроме как потеря одного из этих свойств, после чего история станет чем-то меньшим? — Он кивает на футляр, который арфистка сбросила с плеча. Теперь он покоится у нее между коленей. — То, как ты играла в полдень… Ты не сможешь это повторить, не вспоминая этот день, не сравнивая с этим днем, и песня уже не будет звучать и вполовину так же хорошо на кончиках твоих пальцев, как здесь, на этой пыльной, тесной площади где-то в Закутке Иеговы. Ты и другие можете играть ее до тепловой смерти, но сегодня она обрела свое окончание. С этого момента все последующие мелодии будут лишь ее воспроизведением.

Вместо ответа она процитировала пословицу:

— «Мелодия долговечнее трелей птиц».

Волей-неволей ему пришлось закончить:

— «А слово долговечнее всех богатств мира».