Она внезапно меняет темп, чем приводит в замешательство пляшущих детей и дударя, который опускает дудку и прислушивается, кивая в такт новой мелодии, затем снова подхватывает ее. Арфистка играет «Песню Января», потом «Плач по Маленькому Хью». Последний мотив заставляет замереть веселящуюся толпу, и дударь выводит высокую трель своей собственной нежной мелодии поверх звучания рыдающих струн. Девушка находит музыкальную тему занятной, переводит ее в нижний регистр сложными глиссандо и форшлагами, наигрывает пару вариаций и затем, кивнув мальчику, возвращается к прежней мелодии, теперь уже сделав ее нежность более пронзительной. Перейдя к «Смерти в гулли» и «Теме Фудира», она использует тональность за пределами музыкальных возможностей дударя и его инструмента. Это минорный лад, а он не великий флейтист. Его высокое чистое пикколо прерывается, оставляя лишь мрачное звучание металлических струн кларсаха. Совершенно случайно в этот момент мимолетные облака закрывают солнце, и на площадь падает тень.

Никто больше не танцует. Мало кто осмеливается даже дышать.

Через толпу сумел пробиться мужчина с таблой, и теперь он сидит у ног арфистки, подняв руки над барабаном и не решаясь ударить, поскольку мелодия и без барабанного боя течет к далекому океану. Это не знакомый ему алап, а продолжение традиций древней поэзии из забытой страны зеленых долин и меловых утесов, шепот ее духа, доносящийся сквозь века.

Арфистка тихо говорит мужчине с таблой шестнадцать к семи, юному дударю — на счет «два», затем по ее кивку тинвиссл взмывает ввысь, руки выбивают друт-лайю, и темное дребезжание струн взрывается ярким солнечным светом. Триумф! Хитрец перехитрен! Слушатели не могут сдержать радостный возглас, дети подскакивают, хлопают в ладоши и продолжают пляску с того момента, где прервали ее. Мужчина с лицом стервятника кивает, будто вынося приговор. Да, все верно. Ни одна сладость не сравнится по вкусу с той, что приходит после отчаяния.

Она не поведет их дальше, к бездне Разлома и опустошению Нового Эрена, не покажет зал с головами на Узле Павлина. Для этого полдень слишком ярок. Арфистка наигрывает мотив «Темы бан Бриджит» — она еще не доработана — и позволяет музыке загадочно стихнуть в большой сексте, прежде чем струны умолкнут окончательно.

Мужчина с таблой довольно бормочет, мальчик-дударь ухмыляется. Толпа удовлетворенно шелестит — не в их правилах хлопать в ладоши — и начинает расходиться. Мальчуган обеими руками протягивает арфистке свой тинвиссл, и та, вспомнив историю, когда-то рассказанную терранским саксофонистом на Йеньйеньском Кхоястане, принимает ее, целует и возвращает ему обратно. Мальчик торжественно отходит на два шага назад, а затем с детской прытью разворачивается и мчится к своим приятелям.

Арфистке кажется, что в таком расположении духа местные жители могли бы ответить на ее вопросы, но стоит ей упомянуть о человеке со шрамами, как они отворачиваются и начинают болтать между собой. Сиеста закончилась, и площадь постепенно заполняется привычным послеполуденным потоком людей, торопящихся из ниоткуда в никуда.

— Я отвести тебя, мисси.

Широколицый мужчина в голубом клетчатом дхоти масляно улыбается влажными губами.

— Голова-шрам, я отвести к нему. — Взгляд его тверже улыбки, в нем будто тлеют угли.