Флегматичные. Это слово лучшим образом описывало дибольдцев. Они никуда не собирались — по крайней мере, уже нет; кроме того, их было совершенно невозможно согнать с того места, где они успели пустить корни.

Хью остановился у деревянной вывески в форме зверя Нолана. Рога черномордого быка украшал венок из цветов, и весь его вид неубедительно выражал доброжелательность. Бар, именуемый здесь локалью, находился в полуподвале, и вход в него располагался под парадными ступенями. На Новом Эрене бары бросались в глаза, приглашая заглянуть внутрь. Здесь же они были неприметными, но если это была настоящая локаль, местные, без сомнения, знали, как ее найти.

Внутри бара были низкие побеленные потолки со стропилами из красильного дуба, так что общее впечатление складывалось не столь гнетущее, каким могло бы быть. Кислый запах пива смешивался с резким металлическим привкусом виски. Дымка от разнообразных листьев и тлеющих лемонграссовых дубаров висела облачком под потолком. В дальнем конце зала четыре человека, обступив механическое пианино, пели песню о неком Медном Лодочнике. Они не согласовали между собой тональность заранее, подобная мелочь, судя по всему, волновала их меньше всего.

Стоило Хью войти, как в его сторону обернулось несколько голов, бегло скользнув по нему взглядами. «Да, — подумал он, — очень замкнутые люди, даже на публике». Он нашел свободный столик и немного подождал, пока к нему не подошла официантка, вытерла столешницу и приняла заказ. Мужской хор затянул новую песню, в которой речь шла уже о Пыльном Шиве Шарме, «лучшем упрямом парне на ’сех Высоких равнинах».

Хью уселся поудобнее, высматривая человека с офицерской выправкой и своеобразным ритмом гатмандерской речи. Он заметил хиттинадца в клетчатом тюрбане, делившего кабинку с местным дельцом и парой миловидных продажных женщин. Вскоре зашла высокая худощавая алабастрианка и присела за стойку бара. Остальные посетители отличались бледными лицами и характерным угрюмым выражением лица уроженцев Ди Больда. Хью не без удовлетворения отпил поданный ему стаут. Гат здесь определенно будет выделяться.

Две кружки спустя в локаль вошел приземистый, плотно сбитый мужчина и заслужил несколько кивков от посетителей. Кожа его казалась дубленой как из-за цвета, так и из-за морщин, одежда больше походила на обноски, но от взгляда Хью не укрылись более темные пятна на ткани там, где когда-то были нашивки. Подозрения подтвердились, когда новоприбывший подошел к бармену и сообщил:

— Что касается рома, мне хотелось бы выпить.

Не оборачиваясь, гат поднял стакан и бросил всему залу:

— Ди Больд!

Местные подняли свою выпивку, и «Да здравствуют больдцы!» пророкотало из десятка глоток, среди голосов послышался писк алабастрианки: «Да здрафсфуют бо-ольдцы!»

Хью залпом осушил кружку и понес ее к стойке. От него не укрылось, что гат, заметив его приближение в зеркале, потянулся рукой к отвороту куртки. Хью поставил кружку на барную стойку.

— Плесни-ка темного, — сказал он. Когда бармен наполнил кружку, Хью поднял ее, приветствуя незнакомца. — Далекий Гатмандер.

Гат оглядел Хью, и кожа на его лице натянулась.

— Не такой уж и далекий. — Он влил в себя ром и протянул бармену пустой стакан, который тот наполнил, даже не вынимая из руки клиента.

— Здесь не так много чужаков, — сказал Хью. — Не желаешь присоединиться ко мне?

Мужчина с дубленым лицом кивнул. Затем он взял стакан в левую руку, а правую протянул бармену и подождал, пока тот вложит ему в ладонь полную бутылку рома.

— Приглашение, что касается меня, приемлемо завсегда, — произнес гат.

Хью провел его к своему столу.

— Меня зовут Рингбао, — представился он, почти не соврав.