— Твой юмор излишне жесток, — наконец произносит она. — Думаю, он отравил всю историю.
Девушка поднимается, чтобы уйти, но слова человека со шрамами благодаря загадочной геометрии ниши словно шепчут ей в уши:
— А где еще ты услышишь эту историю, отравленную или нет? Принимавшие в ней участие давно разбросаны по весям, исчезли или уже мертвы. Ты либо услышишь нашу версию, либо не узнаешь ничего.
Она подбирает футляр и забрасывает его за спину.
— Не будь таким самоуверенным, старик. Я бы не пришла сюда неподготовленной. Не только твоими устами говорит эта история.
Человек со шрамами поднимает когтистую руку, словно в мольбе.
— Не уходи, — шепчет он. Скажи старик это с большим чувством, его слова могли бы сойти за просьбу; но в нем уже почти не осталось чувств, и поэтому они звучат как приказ. — Останься еще ненадолго, ради нашего одиночества.
Арфистка поправляет поклажу и замирает, полуобернувшись. Осталось еще кое-что, что она хочет узнать, вопросы, которые следует задать, поэтому девушка неохотно повинуется.
— Останусь пока — ради твоего безумия, — произносит она, снова присаживаясь.
— Сыграй мне о путешествии, — произносит человек со шрамами. — Хочу услышать, что у тебя получилось.
Какое-то время арфистка хранит молчание. Затем она наклоняется и достает арфу из футляра.
— Скольжение по Электрической авеню играли и прежде, — отвечает она, — но, возможно, есть еще одна вариация этой темы.
Ее пальцы танцуют, мелодия льется со сверхсветовой скоростью.
— Мне всегда нравился образ альфвенов, которые цепляются за нити пространства, — говорит она во время глиссандо. — Космическое путешествие напоминает игру на арфе.
— Возможно, — соглашается человек со шрамами, — но альфены двигают корабль, а… — Он замолкает, затем улыбается. — Ну надо же!
Арфистка усмехается, и арпеджио перерастает в отчаянное децелерандо, замедляясь до спокойного ритма орбиты, чье мерило — «акцентный стих» древней островной поэзии, и наконец превращается в «Плач по Долу Эрена», столь горестный, будто хочет затопить целый мир. Сидящий неподалеку пьяница вскрикивает: «О боже!» — отворачивается и плачет навзрыд. Некоторые присутствующие опускают головы или смахивают с щек слезы.
Бармен покидает свое место и подходит к ним.
— Сюда приходят забыть свои печали, а не приумножить их. — Он скорбно глядит на человека со шрамами. — Сколько еще ты будешь здесь сидеть? Люди думают, что ты часть персонала или предмет интерьера.
— Я кое-кого жду, — говорит человек со шрамами.
— Правда? И кого?
Пожимает плечами.
— Пока не знаю.
Бармен кусает губы, но его недовольная гримаса и близко не может сравниться с привычным для человека со шрамами выражением лица.
— Еще по одной, — просит арфистка, и бармен обращает свой взор на нее.
— Попробуй сыграть что-нибудь повеселее, — советует он ей.
— Я думала, здесь приветствуется музыка, побуждающая людей пить.
— Неправильно думала. — Бармен отворачивается и широким шагом возвращается на свой пост. Вскоре после этого к ним подходит официантка с двумя стаканами вискбеаты.
— Странно, как он еще не вышвырнул тебя отсюда, — говорит арфистка человеку со шрамами. Она пробует напиток и недоверчиво смотрит на стакан. — Либо он начал подавать лучший виски, либо у меня окончательно онемел язык. |