А пациенту Шрагину бродить сто лет по пыльным больничным коридорам с отвисшей челюстью, роняя слюни на грязный пол. Сто лет в собственном соку.

А ведь в поселке городского типа Носопаткино проживает его сын, зачатый то ли восемнадцать то ли девятнадцать лет назад во время командировки в колхоз. В ту суровую пору колхозная грядка напрочь отвергала Сережу, его ляпку и тяпку. Но одно колхозное лоно как-то после бани приняло его семя и понесло. Затем разрешилось от бремени и подало на алименты. Неправедный суд удовлетворил истицу, хотя Настасья его чуть ли не изнасиловала в тот тихий вечерок по над речкой, в смысле, стриптиз исполнила на довольно-таки неплохом уровне …

И с чего это его потянуло на заботу о чужих детках? Разве мало того, что собственному сынуле помогать надо, ежемесячно четвертиной зарплаты. Кстати, судя по последним известиям, прекрасный младенец Вова стал главным хулиганом на деревне, какую-то бабку уже обесчестил, какого-то деда уже порезал, или наоборот, деда обесчестил, бабку порезал. И еще грозится в город наведаться — папаше рыло начистить. Его мать когда-то была ничего, в смысле не такая корова как сегодня, но хватило одного визита к ней. Жалкий вид сопливого Вовки в зассанных пеленках и явно невысокий IQ молодой мамаши заставили молодого отца Сережу бежать куда глаза глядят — а глаза глядели в сторону ближайшей железнодорожной станции. У него не было другого выбора. Такая мать и такое дитя явно мешали бы Шрагину думать о главном. Пришлось чувство вины в данном случае вырвать с корнем. Даже у самого совестливого из нас сидит в голове, в той части мозга, что досталась от рептилий, этакий библейский змий, который заставляет нас делать всякие дела, но потом быстро уползать от ответственности…

Раздался жуткий топот — это отдел в едином порыве двигал на дармовое угощение. И тут кто-то полез в шкаф. Шрагин судорожно вцепился ногтями в замочек.

— Эй, кто шкаф запер, кто запер, я спрашиваю? — зашумел некий мужчина. — У меня там подарочек лежит.

— Дергай сильнее, ты ж мужчина атлетического сложения, а не слабая девушка вроде меня, — посоветовала ему какая-то дама.

Мужчина-атлет задергал посильнее, а у Шрагина трещала и сочилась кровью кожа под ногтями.

— Не поддается, блин, — пожаловался силач, отходя от стен шкафа с позором.

— Может, это сам шеф запер, — сказала дама. — Чтобы этот истеричка Шрагин не ушел часом в чужой кожаной куртке. А что, от этого чмура всего можно ожидать, взгляд какой-то безумный. Да после перерыва отдашь свой подарок, не огорчайся так, пусик.

Вот гады, вирусы настоящие, пусики-херусики. Несмотря на всю тяжесть своего положения, Сережа вдруг почувствовал себя обиженным. Да у него взгляд такой из-за очков с разными диоптриями…

Но больше никто не шел на шкафчик приступом. Раздался звук запирания двери, и Сергей остался в отделе один. Совсем один в помещении, состоящем словно бы из множества стеклянных склепов.

Первая часть откровенного безумия завершилась благополучно. Теперь надо выбрать лучшую позицию для нападения. Ну, это конечно, место шефа Дениса Петровича, его компьютер.

Зад упал в уютную емкость кресла, забурлили массажные ролики, разминая вместо атлетической спины босса чахлую плоть самозванца, жилистые нечистые пальцы Сережи запрыгали по клавишам, или если точнее, по матово черным стильным пупырышкам, а из глубины шикарного метрового стереоэкрана выплывали расписные ресурсы корпоративной сети. Тут такая куча всего. На компьютере по кличке «Фармазония» лежит папка под названием «Проект Патоцид». Чудное какое название. Похоже, что проект-то на фармацевтическую тему. С чего это финансисту Шерману вдруг сдался лекарственный рынок? Ведь это джунгли, это Серенгети в полночь, где сильные разрывают слабых на части или, в лучшем случае, проглатывают их целиком.